Очертя голову

— Вы снова сказали слово «платить», это видимо такая особенность у миллиардеров — всё переводить в цифровые значения?

Он мотнул головой.

— Это суть жизни. Знаешь, как Уоррен Баффет сказал? «Цена — то, что вы платите. Ценность — то, что вы получаете». Ты всегда платишь что-то за что-то. К примеру, ты варишь кофе своему жениху, потому что ты что-то за это получаешь. Для тебя ценное.

— По-вашему, я продаюсь?

— Балда, нифига ты не смыслишь! Я не о том вообще! Ценность! Вот в чём дело! Что ты получаешь от своего этого, как там его, Паши?

— Я? — я поражённо закусила губу. — Я просто благодарна ему!

— За что, Соня-Софи?

Я рассказала. Миллиардер удовлетворенно похлопал ладонями себя по коленям, изобразив какой-то марш.

— Вот! Твоя ценность — спокойствие. Тебе проще сдать себя в аренду ради относительного спокойствия, чем знать, кто ты есть и зачем.

— В аренду? То есть снова как вещь?! — моя нижняя губа задрожала.

— Ну ты сама разрешила, чего обижаться? Человек всегда получает то, на что готов пойти. Есть спрос, есть и предложение. Условия аренды, или договор купли-продажи услуг невесты и жениха. Только тебе решать, на что подписываться.

Он задрал голову к небу, словно пытался в звездной черноте рассмотреть взбунтовавшегося воздушного змея. Но там ничего не было.

— Но мама, долги, что с ними делать?! — округлила я глаза, чувствуя себя заключенной, а вовсе не благодарной… Бессрочно? На всю жизнь? И у меня вырвалось: — Я не хочу! Не хочу так!

— Не нравится, что платишь и что получаешь? Значит, выбери другую ценность и пойми, какую цену готова платить. Готова и дальше отказываться от собственных решений за условный комфорт? Или готова платить головняками, безденежьем и конфликтами с маман и твоим этим Пашей за свободу?

Артём Сергеевич посмотрел на меня, я на него. И несмотря на всю боль в груди, замешательство и растерянность, что-то в душе освободилось, словно я шла по дорожке в сером, бетонном, пахнущем хлоркой лабиринте, внезапно увидела дверцу в стене, распахнула её и мне в лицо пахнуло дождём, колким снегом, ветром и запахом хвои! И я увидела небо!

И будто угадав, что представлялось мне сейчас, миллиардер в шортах добавил:

— Можно и дальше болтаться в чужом дворе, как бельё на верёвочке, а можно оторваться нафиг и полететь!

Глава 20

Лука растерялся. Он никогда не падал в грязь лицом. Он привык, впрочем, как и любой другой итальянец, что главное — сохранять “bella figura”, то бишь держать марку. Вот это важно! В остальном жизнь — это праздник, спектакль, который надо играть; жизнь — это удовольствие, это шутка, в конце концов! И пари — тоже шутка…

И да, итальянские девушки могут устроить драму на пустом месте, но Боккачина… Зачем смотреть так серьёзно, на изломе, словно он сломал ей жизнь? Она же должна была понять, что их спор с Микеле — просто игра, повод для друзей, азарт, болтовня и не больше! Разве она не почувствовала, что между ними всё было по-настоящему?! Не услышала, как стучит его сердце?! Не видела, как он очарован ей?! Не чувствовала, как чудесен их поцелуй?!

О, мадонна!

Лука не помнил подобных ощущений за всю жизнь! Конечно, всех девушек он тоже не помнил… Но такое не забыл бы! Даже с самыми яркими своими женщинами он ничего подобного он испытывал! Едва коснувшись губами губ Софи, он окончательно понял — она его женщина! Ему нужна эта и никакая больше!

Но вдруг скандал, драка, толпа, целый спектакль на пляже и она, Боккачина, в центре. При словах Хелены так взглянула, что Лука сразу вспомнил о партизанах в морозных русских лесах, которые охотились на армию Наполеона. Когда читал об этом в учебнике, не поверил. А сейчас в глазах белой, как Снежная королева, девушки, было столько всего, что поверил — такие, как она, могут: и Наполеона погнать метлой, и столицу сжечь только, чтоб никому не досталась, и с вилами по сугробам на тренированных солдат кидаться.

Оттого Лука оцепенел, и несмотря на тёплый августовский день, замёрз.

А чёртова Хелена никак не успокаивалась, пока не пнул. Что ж, он ей устроит! Как выскажет потом! И даже не поздоровается с ней ни разу больше! Но сейчас было плевать на Хелену!

Лука шагнул вперёд, собираясь с духом.

Боккачина выставила руки и будто границу определила: вот тут таможня, колючая проволока и чтоб ни ногой!

— Ненавижу тебя!!! — закричала она так громко, что Лука даже вздрогнул и волосы на руках вздыбились, словно его током ударило.

— Нет, нет, нет, Софи! — крикнул он и шагнул к ней, в боль, от которой ему самому стало невыносимо.

— Сонья! — проорал мерзкий индюк и что-то ещё на этом дурацком русском.

Но Боккачина бросилась бежать от них по пляжу. Так быстро, словно за ней волки погнались.

— Софи! — Вырвалось у Луки, и он кинулся за ней.

Проклятый индюк сделал подсечку. Лука полетел кувырком в песок, и они снова начали драться. Пока их не разняли. Пару хороших ударов по мерзкой роже Лука успел вмазать, правда, и у самого рот снова наполнился кровью.

Микеле и Винченцо заорали на охранников, стягивающих сзади руки:

— Вы что, кретины? Не видите, у парня любовь?!