Очертя голову

— Потому что не красивая? — спросила я, вновь набухая носом и глазами, как туча перед ливнем. — Да, я некрасивая! Для Паши просто удобная, для Луки бледная русская кукла! Он спорил на меня, а я думала, я… — слёзы вновь хлынули из моих глаз.

— Ой-ёй-ёй, не надо этого! — взмолился миллиардер. — Лучше пойдём им морду бить вместе, а? Давай, Соня-Софи! У тебя рука тяжёлая, что надо! А ещё у меня охраны там, как кабачков! Кому хочешь наваляют. Сейчас свистну…

Я замотала головой отчаянно, снова поёжилась и зажмурилась, тщетно пытаясь не выпускать наружу фонтаны слёз и свернуться, как файл в архив — до минимума в папку с зип-кодом. Мне на плечи легло что-то хлопчатобумажное.

— Эх ты, балда! — выдохнул Артём Сергеевич. — Не модель — это комплимент. От них, одинаковых, тошнит уже.

— Кто вам мешает выбрать не модель? — обиженно шморгнула забитым носом я, обливаясь слезами. Вытерла глаза и нос на автомате, высморкалась, стянув что-то с плеч. И вдруг поняла, что это был рукав рубашки. Его, миллиардерской? О, Боже! Я перестала плакать. Как низко я пала…

— Я падшая женщина, — выдохнула я. — Простите…

Бровь миллиардера изогнулась.

— Какое однако быстрое развитие эволюционного ряда: от вещи к падшей женщине за шестьдесят секунд! Намекаешь, что через пару минут будешь готова стать содержанкой?

Я глянула на него резко, мгновенно перестав плакать. Он отдёрнулся, отсел на всякий случай. Правда, сантиметров на двадцать, и развёл руками:

— Если что, содержанка — это уже ближе к гетере. А они и с царями…

— Я не о том, — поджала губы я и стала стягивать с плеча его рубашку, нервно комкая. — Просто именно так приличные девушки и скатываются по наклонной: сначала на них спорят, потом они влюбляются в подлых красавцев, становятся посмешищем, бьют чужих мужчин по лицу и сморкаются в их рубашки… Занавес.

— То есть на гетеру ты не согласна? — хмыкнул миллиардер.

— Нет.

Он потёр щёку и выдохнул:

— Вот и хорошо. Я только от одной избавился. Она хотела навсегда и бриллиантов побольше. Получила только колье. А дальше сама-сама…

Я глянула на него исподлобья.

— Вы странный.

— А я думал, я клёвый.

— А я думала, что в меня можно влюбиться.

Он хмыкнул пьяно и подтвердающе кивнул:

— Вообще можно. Но пока давай без этого — башка раскалывается! — он глянул на меня слегка осоловело, с видом перебравшего после вчерашнего режиссера на кастинге: — Ты симпатичная девчонка, натур продукт, это я тебе говорю. А вот если тебе будет кто-то говорить, что пятнадцатилетний виски стоит своих денег, гони всех в жопу! Не стоит. Голова болит, как от столичной с кружочками.

При чём тут виски? И такие выражения…

Меня покоробило. Что я вообще делаю ночью в одном купальнике наедине с пьяным мужчиной? Пожалуй, мне пора. Я начала подниматься, но сердце так заныло, словно мне воткнули в него нож и так, с кинжалом в груди, мне надо было выходить на казнь, к позорному столбу. И я села на камень обратно. Опустила голову и заговорила тихо:

— Вам хорошо, у вас состояние, вы свободны делать всё, что захотите… А я только сейчас поняла, что не живу. Просто существую, очень удобная для всех.

— Ну деньги не всё решают, — пожал плечами миллиардер и свесил ноги с валуна. — Но определённую свободу дают, конечно. Только скучно.

Я вскинула голову:

— А я за всю жизнь, за все свои двадцать три года только сегодня задумалась и не смогла ответить на вопрос: какая я?! Представляете? Не послушная дочка, не ответственная переводчица, не невеста, которая варит вкусный кофе и не понимает, любит ли её вообще человек, который надел ей кольцо на палец! Я смотрю в отражение и не могу ответить, что я люблю! Я знаю, что любит Паша, мой жених… что ему надо кофе сварить, как проснешься, что он любит вечером тишину и никакой музыки, футбол, полотенца ровно повешенные в ванной, фасолевый суп со свежей кинзой и мясо по-французски с грибами. А мама любит, чтобы всё было прилично, чтобы я не заставляла её краснеть, сыр тонкими ломтиками на поджаренный тост, оперу Кармен и канал «Культура» перед сном. Я знаю, что любят и хотят мои коллеги по работе: Уля, Ирина Дмитриевна, Костик и Армине. А что хочу я? Что я люблю?! Какая я?! Кто я вообще?!

— Ёпта, как всё запущено, — сказал Артём Сергеевич и почесал макушку. — Думаю, ты преувеличиваешь. Может, у тебя месячные?

— Нет!

— А ладно, несчастная любовь почти то же самое. Ну ты же должна знать, что любишь.

Я тоже свесила босые пятки с камня, ощупала пальцами в темноте отшлифованную ветрами и солнцем поверхность.

— Должна… но… Я ем сыр тонкими ломтиками с тостом, я тоже радостно узнаю любую арию из Кармен, но на самом деле она меня бесит! Я готовлю мясо под сырной корочкой для Паши, но я ведь не люблю, не люблю я расплавленный сыр!

— Уже прогресс! — Он хлопнул меня по плечу, как своего человека. — Ты на правильном пути.

— Разве? По-моему, я вообще ни на каком пути. Я заблудилась.

— Неа, ты послушай сюда: один мудрый чувак сказал, что осознание того, что ты в заднице, — это первый шаг на пути из неё. — Вопрос, готова ли ты платить, чтобы вылезти из неё совсем.

Я усмехнулась.