Очертя голову

— Нет, — хихикала я. — Это типа вашего йогурта, только с кислинкой. А вот, видишь, творог? Он как ваша рикотта.

— Творог. Звучит сурово, как имя скандинавского бога, — изогнул с удивлением бровь Лука, перевёл взгляд дальше и обрадовался: — О, мамма мия, хлебный сок? Я такой пил уже! На пиво похож, на сладкое пиво!

— Это не сок. Называется «квас», — засмеялась я.

— Ну, из хлеба же! Значит, сок! Гадость ужасная, газированная… Гляди-ка, рыбьи яйца! Это рыбьи яйца? — глазел Лука на следующую полку в холодильнике.

— Мы говорим «икра».

— Нет, икра только чёрная, а это рыбьи яйца, — заявил мой итальянец, — уж поверь мне, я разбираюсь, у меня собственное кафе, и я сам закупаю туда продукты.

— Не поверю. Тут я куда больший эксперт, — с хитрым видом парировала я. — Это Россия, ты забыл? И я бы сказала тебе, из кого икра, но хоть убей сейчас не вспомню, как все эти виды рыб называются по-французски.

— Я по-французски все равно их тоже не знаю. Говори по-русски.

— Щучья, — показала я на маленькую баночку.

Глаза моего итальянца округлились.

— Как-как?! Тшрутшыа? — повторил он.

— Щу-у-чья.

Мы заливались смехом над бедной жестяной баночкой минут пять, не меньше. Девушки с касс и немногочисленные покупатели заглядывались на нас, а мне даже не было неловко от того, что Лука такой громкий. Я ловила себя на том, что тоже пытаюсь жестикулировать и говорить совсем не приглушённо. В этой неприличной раскованности, оказывается, был определённый кайф. Очень даже ощутимый.

Лука повторял, я ухохатывалась, а он возмущался лукаво:

— Ну что за язык ваш русский! Не выговоришь никак! Это же надо так обозвать бедную рыбу — тчутчча, — я бы тоже сдох от такого имени ещё до того, как мне вспороли живот и забрали все рыбьи яйца!

— Икру…

— Нет, это не «иггру», это издевательство над животными — джучча иггру! О Мадонна!

«Испанец? Француз?», — шептались студенты, проходящие мимо. Свернула голову старушка, а я и не подумала краснеть! Потому что Лука распространял вокруг себя ауру обаяния и естественности и заражал ею. В итоге поход в магазин превратился в весёлый цирк, и я забыла, что волнуюсь. Луке было интересно то и это, и мы набрали полные сумки неизвестных ему «деликатесов» а ля рюс.

— Очень экономико тут у вас, — радовался Лука, когда увидел цифру в счёте. — Такую тучу продуктов за такие деньги в Италии я бы никогда не купил!

— Ты бы не радовался, получая наши зарплаты, — ответила я.

Но потом мы вернулись домой, и я снова напряглась. Он ушёл в душ, чтобы привести себя в порядок, а я чесанула волосы пару раз перед зеркалом в коридоре и, вспомнив, что Лука голоден, поторопилась на кухню. Суетливо убрала с рабочего стола лишнее, расправила клетчатую, белую с красным скатерть, метнула взгляд на Эйфелеву башню в рамочке на светлой стене, — у Вики хороший вкус и кухня сделана в стиле французского кафе. Только, Боже, у меня совсем не французское меню! Что готовить? Что он ест?!

В панике я достала из холодильника подготовленный к вечеру кусок домашней курицы, посолила, поперчила, бросила на сковороду и сверху установила тарелку, а на неё наполненный до краёв металлический ковшик вместо пресса — адское сооружение для цыплёнка Табака, так ещё моя мама делала… Лоснящиеся боками помидоры, свежие огурчики и оранжевые болгарские перцы от бабушки Тони и пучки зелени оставила в мойке. Даже салат вызывал кучу вопросов: со сметаной, с маслом? Боже, он ведь повар, а у меня отродясь не бывало ресторанов… Зато в висках тикало, словно готовилась ко взрыву бомба с часовым механизмом.

Лука говорит, что я совершенство, а вдруг я совсем не совершенна?

Я вспомнила о кофе, засуетилась ещё пуще. Поставила джезве на огонь, боясь, что Лука будет таким же, как Паша. Или скажет то же самое…

Услышала, как открылась дверь в ванную, задрожала от волнения мелкой дрожью. Кофе вспенилось, мысли выбило душной волной. Я вдохнула полной грудью, услышала шаги и почувствовала его запах рядом. Голова закружилась, я взяла белую фарфоровую чашечку, она тоже дрогнула.

И вдруг Лука поймал меня за руку, аккуратно повернул к себе. Свежий после душа, красивый невозможно, с капельками воды на сильной загорелой шее.

— Что с тобой, Софи? Ты снова боишься? — заглянул Лука мне в глаза. — Сюда тоже могут явиться бандиты?

— Нет, бандиты нет… — пробормотала я, чувствуя огонь в животе и холод в ногах.

— А кого же ты боишься, мия кара? — ласково спросил он.

Я затаила дыхание.

— Тебя…

«Господи, как глупо! Зачем я говорю это?!»

— Меня? Как жалко! Почему? — расстроился Лука.

Его пальцы скользнули по моей спине и задержались на талии. Нежно, очень нежно. До мурашек. Я опустила глаза, замирая, и вскинула их снова. Слов не находилось.

— Я не обижу тебя, моё сердце, — бархатистым, с лёгкой хрипотцой тембром проговорил Лука.

— Там курица сгорит… — неуместно ляпнула я, пытаясь высвободиться.

Он взглянул за моё плечо и, потянувшись, выключил горелку.

— Уже нет.

— А кофе? — сглотнула я, облизывая от волнения губы. — Я сварила тебе кофе…