Очищение

В городе горели фонари, чтобы на улицах, несмотря ни на что, было светло. Хотя запрета вернуться не имелось, большинство людей предпочли остаться подальше от побережья, там, куда переселились с середины лета. Он поднял голову — на сопках сквозь ночь и муть непогоды тут и там виднелись огни. Ветер дул туда с моря, шум не слышался, но Романов знал, что там идет непрекращающаяся стройка…

У Жарко в распоряжении был здоровенный комплекс бывшего элитного лицея. Тут располагалось его «министерство безобразования, питания и перевоспитания», как он шутил, службы, интернат на полтысячи мальчишек, квартиры сотрудников и многое другое. Романов любил тут бывать, хотя получалось нечасто — в сущности, было незачем, хозяйство Жарко работало как часы. Просто в этих стенах его охватывало ощущение уверенности в завтрашнем дне. Совсем новом завтрашнем дне. Такого он не испытывал даже с самыми близкими соратниками. Может быть, потому, что у всех у них, даже у молодых (да и сам Романов не был стариком ну никак), висели на ногах и душах мельничные жернова сомнений и прошлого негативного опыта.

У здешних мальчишек этого не было. Совсем.

У самого входа стоял Шумилов — в куртке с поднятым воротом. Во всем этом было нечто патриархальное — глава государства пешком пришел к министру, а у ворот стоит начальник спецслужбы и наслаждается погодой… Романова глава КГБ заметил издалека и так, издалека, начал укоризненно качать головой. Когда Романов подошел вплотную, «витязь» вздохнул:

— И без охраны.

— Не свисти, — попросил Романов. — Твои люди точно где-то рядом.

— Рядом, — согласился Шумилов. — Ты к Жарко? — Романов кивнул. — Послушай-ка… ты хочешь обзавестись еще спецслужбой?

— Хочу, — не стал скрывать Романов. — В перспективе, хоть и в отдаленной, — и не одной спецслужбой. Ты сам-то понимаешь, что…

— Понимаю, — буркнул Шумилов. — Просто впервые слышу про спецслужбу от министерства образования.

— Да и министерства-то нет, одно название… Ты семью когда перевезешь?

— Нечего им тут делать, — отрезал Шумилов. — Ладно. Пойду. У меня еще дела.

— Удивил, — сказал Романов уже ему вслед, но тот неожиданно остановился и вернулся.

— Еще кое-что. — Шумилов посмотрел в небо. — У меня в центральной тюряге сейчас пятьсот тридцать шесть заключенных.

— Каким образом? — Романов насторожился: — Кто такие?

— Да так. Разная мелочь. Погань, но мелочь. Бложники из «неуловимых», которые в Сети все светлое обгаживали или русофобствовали, разные-всякие «Дети-404»[10], мелкое ворье, шушера околоуголовная… Много всяких. А есть и крупненькие. На кого «доказательств не было», хотя все всё знали. Правда, этих мало — они ж в основном или сбежать успели кто куда, или погибли… Я бы тебе раньше доложил, но… набирал, чтобы всех сразу. Уже неделю новых поступлений нет, думаю, что чисто у нас теперь. Что делать с ними будем?

— А что с ними делать? — Романов ощутил привычную уже тоску — она всегда охватывала его, когда приходилось отдавать такие распоряжения. — Расстрелять всех.

— Да там и дети совсем есть. — Шумилов сунул руки в карманы куртки, на мгновение в свете фонаря над аркой входа под тонкой коричневой кожей обрисовался пистолет. — Среди мелкой шушеры. Мелкие уголовнички есть. Просто не поняли, что ветер сменился, напопадались…

— Всех старше четырнадцати — расстрелять, — повторил Романов. — Младше — высечь на площади с объявлением вины и пристроить к тяжелым работам под строгий надзор. Чтобы ни на что, кроме сна, еды и работы, в ближайшие год-два времени не осталось.

— Из семей… — начал Шумилов, но Романов понял его раньше, чем он договорил, перебил:

— Если у кого-то есть семья — не забирать ни в коем случае. Если кто-то захочет взять к себе сироту из таких — препятствий не чинить.

— Понял… Вот теперь пойду. — Шумилов вздохнул, повернулся и неспешно, как-то расслабленно, побрел по улице прочь…

Несмотря на не то что темноту, а просто на самом деле позднее время, во многих комнатах шли занятия. Различные, чаще всего связанные с какой-то техникой и оружием. Но в одной из комнат Романов наткнулся на троих пацанов, увлеченно расписывавших какое-то деревянное панно густо-синей краской (зачем это еще?), а самого Жарко нашел через два класса. Голос его был слышен и в коридоре. Романов чуть приоткрыл дверь и увидел, что Вячеслав Борисович ходит около мертвой интерактивной доски, а за партами в весьма свободных позах сидит десятка полтора ребят старшего возраста, примерно по четырнадцать-шестнадцать лет. Романов прислушался, стараясь остаться незамеченным…