Очки Гудвина

– А почему в этой комнате нет выхода на террасу? – Заходя в комнату родителей, Диана всякий раз задавала этот вопрос. – За этой стеной должна быть терраса, так ведь во всех домах устроено, верно? А у вас вместо террасы эти старомодные шкафы. Почему бы тебе ни убрать их? И не сделать большое окно с видом на водопад или на какие-нибудь… как это… сады Семирамиды. Как в новой рекламе! Выглядит здорово!

– Меньше смотри и слушай рекламу, – сухо ответила Мария. – Никто не знает, как они выглядели, эти сады, это, во–первых. А во-вторых, я тебе уже много раз объясняла, почему здесь нет окна. Все эти вещи отвлекают меня от работы.

– Мама, иногда я за тебя волнуюсь, – в голосе Дианы звучала почти взрослая тревога. – Что это за бесконечные вычисления? Ты слишком – слишком много работаешь! И в лаборатории и дома. Да и папа тоже.

– Ты же знаешь, что от того, как работают в Центре Управления, зависит очень многое. Особенно сейчас, когда запасы льда так быстро истощаются.

– Знаю, знаю, – нетерпеливо перебила Диана, – в школе об этом нам постоянно говорят. И то, что надо беречь воду. Да, – вспомнила она, – по летней программе у нас экскурсия в Центр Управления. Я сказала ребятам, что мой папа там самый главный инженер. Вот придем и посмотрим, что он там делает.

– В отдел сверхточной аппаратуры не водят экскурсантов, так что вряд ли вы туда попадете. Там…

Но Диана вдруг вспомнила, зачем сюда пришла.

– Мам, мне нужно что-нибудь для карнавала?

– Что именно?

– Ну, я не знаю, – она посмотрела на шкафы. – У тебя же тут столько всего! Особенно в этом большом шкафу.

– В этом шкафу коллекция старинной одежды, – в сотый раз объяснила Мария. – Боюсь, что для карнавала она не годится.

– Откуда ты знаешь? Там столько всего – обязательно что-нибудь найдется!

– Ладно, посмотри, – сдалась Мария.

В самом деле, откуда ей знать, что одевают на эти странные карнавалы. Мария никогда не ходила на них.

Диана открыла дверцы и долго перебирала плечики с одеждой.

– Да, действительно, ничего интересного, – произнесла разочарованно. – Зачем ты только хранишь весь этот хлам?

– Это просто коллекция, – терпеливо повторила Мария. – Кто-то собирает минералы, кто-то интересные осколки льда или старинные картины. Я собираю одежду, которая когда-то была модной.

– Не понимаю, как они могли такое носить, – проворчала Диана, разглядывая то одно, то другое платье. – Ничего яркого. Да и ты всегда так скучно одеваешься, скажу я тебе! Вот мама Нины – у нее столько красивых нарядов! – Внезапно она замерла, а затем умоляюще взглянула на мать. – Дай мне твой летучий скафандр! Пожалуйста!

Бедный мой ребенок. Может статься, что через несколько лет он станет твоей повседневной одеждой, и ты возненавидишь его.

– Скафандр – рабочая одежда. К тому же, он тебе велик.

Но совсем отказать дочери она не могла. Жалость заставила ее сделать то, что в их семье обычно осуждалось, как неразумная трата средств. Мария подошла к видеофону.

– Давай лучше в честь каникул закажем в сетевом салоне что-нибудь более подходящее для веселья.

Диана взвизгнула от удовольствия.

– Мама, ты самая лучшая!

3

Новость застала врасплох. Мария даже не поняла сначала, кто говорит.

– Доктор? Какой доктор? – переспросила она, все еще погруженная в мысли о новых трансформациях пространства, над которыми работала в последнее время.

– Вам нужно прибыть в Центр обследований.

– Зачем? Что-нибудь с моими анализами?

– Нет. Это связано с вашим сыном. Двадцать четвертый сектор.

Никогда она не бегала так быстро. Спускаясь в скоростном лифте, она дрожащими руками набрала номер мужа, а потом бабушки.

Двадцать четвертый сектор – аварии, катастрофы, травмы.

Эдди находился в приемном покое госпиталя, огромной комнате, где стояло несколько высоких кроватей–каталок, на которых лежали вновь–поступившие. Пострадавшие. Рядом с мальчиком стояла бабушка, непонятно как успевшая добраться сюда раньше Марии.

– Эдди! – звала она тихо. – Эдди!

Эдди не отзывался, он был без сознания.

Ну почему, почему с ним всегда что-то случается? Мария склонилась над сыном, стараясь не глядеть на соседнюю кровать-каталку, где громко стонал человек с перебинтованными руками и распухшим бесформенным лицом. Шахтер. Такое лицо было у ее отца, когда его достали из шахты. Он умер в этом самом двадцать четвертом секторе, как им было сказано, в результате переохлаждения и обморожений, несовместимых с жизнью. Она плохо знала отца – он всегда работал. Отказывался от выходных и отпусков. Рубил лед для того, чтобы дать ей образование, гарантирующее хорошую работу с хорошим заработком. Чтобы, в конечном счете, ни она, ни его внуки не знали, что такое шахты и могли наслаждаться жизнью в секторе «Четыре времени года»… Но беда проникает и туда.

Эдди, Эдди! Как это несправедливо!

– Простите, мне нужно еще раз осмотреть больного.

Рядом стоял врач. Совсем молодой, мелькнула мысль, похоже, только что после университета.

– А где наш старый доктор?

На лице молодого доктора отразилось недовольство, вероятно, этот вопрос ему задавали не впервые.

– Он… он нас покинул.

Бабушка ахнула.