Очки Гудвина

Второй день они здесь – в сказочной бухточке Генеральских пляжей. Это Марина привезла его сюда, в это дикое место – одно из ее самых любимых мест отдыха. Степь, подходя к морю, внезапно круто обрывалась, и там, внизу, таились бухты, одна живописней другой. Маринин знакомый довез их сюда на громыхающем от старости «москвиче», помог выгрузить палатку и ящик с припасами, и, искупавшись, поехал назад, пообещав вернуться в понедельник утром.

С одной стороны бухты, вытянувшись далеко в море, пил воду скалистый крокодил, с другой огромные камни громоздились живописным беспорядком, отдельные валуны убегали с берега далеко в море. На одном из камней сидел рыбак с удочкой. В соседней бухте был колодец с пресной водой, там расположилась на отдых большая группа туристов из Сибири. Сибиряки предложили им поставить палатку рядом, но они с Мариной предпочли одиночество вдвоем в соседней бухте Крокодила.

По ее словам, здесь хорошо думается. Но он ни о чем не думал. Просто наслаждался течением дня, присутствием чего–то удивительного рядом. Думать он будет потом, в городе.

Волшебная неделя незаметно подходила к концу.

Они лежали на берегу, загорали, подставив спины косым лучам вечернего солнца.

– Хочешь яблоко?

Он обернулся.

– Конечно, хочу!

Марина протянула ему яблоко и с улыбкой наблюдала, как он впился зубами в брызнувшую соком мякоть.

– Здорово здесь.

– Да, – кивнула она, – здесь лучшее место на земле. Я бы нигде больше не смогла жить. А особенно в большом городе.

– Даже со мной? – шутливо спросил он.

– А почему бы тебе ни перебраться сюда? – ответила она вопросом на вопрос. – Ты же не инженер какой-нибудь или летчик. Ты мог бы и здесь писать.

– Писать бы мог, – усмехнулся он. – Да только кто меня будет печатать?

Он поднялся и сел. Попробуй объяснить, что тебя печатают лишь пока ты в обойме! Мельтешишь, тусуешься в редакциях и издательствах, знакомишься с нужными людьми, стоящими у кормушки… то есть сидящими в редакторских кабинетах, пьешь с ними, поддерживая видимость приятельских отношений, а потом мучаешься желудком, и все это для того, чтобы увидеть очередной рассказ в книге или журнале.

Некоторое время она молча смотрела на него из–под опущенных век с неизменной улыбкой на лице, а потом вдруг задала вопрос, который поставил его в тупик.

– А зачем тебе печататься?

– Как зачем? – опешил он. – Я же писатель. Таким, вот, образом зарабатываю себе на жизнь. Ну, и потом мне очень нравиться это дело. Творческий процесс, я имею в виду.

– Если ты не ищешь славы, и тебе просто нравится писать, это ты вполне можешь делать и здесь, – заметила она. – А деньги буду зарабатывать я.

На эти слова у него не нашлось ответа. Марина поднялась, пошла, потом побежала к морю, и, с размаху бросившись в воду, поплыла – все дальше и дальше от него. Плавала она прекрасно. А он сидел, растерянный, и не знал, что ему делать.

Возвращаться домой или действительно остаться здесь?

6

Утром, когда он вышел на кухню, Арина уже сидела за столом. Перед ней стояла нетронутая чашка кофе, и лежали, как обвинительный приговор, помятые листы бумаги – распечатка его рассказа.

Они не разговаривали целую вечность – с того самого момента, как он вернулся. Наверное, все это время она думала о том, как подло, жестоко обошелся с ней, исчезнувший на целую неделю муж. Он сделал попытку объясниться, но она и слушать ничего не желала. Впрочем, он бы и сам не поверил, расскажи ему кто подобную историю. А, тем не менее, тем не менее, все это чистая правда! Да, он виноват, виноват. Нехороший он, что тут поделаешь. Но она сама часто повторяет, что надо принимать человека таким, как он есть. Почему же не принять и его, Некатаева, таким, как он есть, со всеми его достоинствами и слабостями?

Хорошо, что хоть, наконец–то, согласилась прочитать его рассказ. Ее мнение очень важно. У нее тонкий, безупречный вкус прирожденного критика. Если Арина одобрит рассказ, значит, рассказ и в самом деле получился. И тогда…

Прости. Я не хотел. Сам не знаю, как я там оказался, – вырвалось у него. И испуганно прикусил язык, поскольку ее глаза снова засверкали – то ли от слез, то ли от гнева.

– Не знаешь, как это случилось?!

Он умоляюще сложил руки.

– Клянусь, я… Я, правда, не знаю! Все произошло само собой! Я все время думал о рассказе – я просто должен, должен был как-то дописать этот чертов рассказ! Он меня просто вымотал.

Кажется, Арина начала прислушиваться к тому, что он говорил.

– Значит, ты действительно был у нее все эти дни? – спросила она ровным, учительским, голосом, глядя в сторону. – И ты спокойно жил там все эти дни и наслаждался отдыхом, пока я носилась по городу, обзванивала милицию, больницы, морги?

Он виновато вздохнул. Добавить было нечего – все его грехи были подробно изложены на бумаге. Его покорное молчание вызвало новый приступ ярости у Арины, она закричала, швыряя листы на пол:

– Так зачем ты вернулся? Какого черта?! Оставался бы там навсегда!

Некатаев втянул голову в плечи.

– Я не мог… Я без тебя не могу.

Она замерла на полуслове, словно дар речи потеряла от изумления.