Очки Гудвина

Долго прощала и верила, что в один прекрасный день всё вдруг изменится.

Не менялось. Точнее, менялось, но не в лучшую сторону.

А она всё верила и всё ждала.

Она ждала его уже два часа, нервничая, что опоздает на автобус. И вот он явился. Ясное дело, навеселе. Заглянул в комнату, где она сидела, уже в плаще, на диване, бодро крикнул «Привет!» и громко протопал на кухню. Похоже, в хорошем настроении. Она, сдерживая гнев, поднялась и пошла следом. Он уже достал бутылку из холодильника и насмешливо, с легким вызовом посмотрел на жену. Ну, и что нового ты мне скажешь на этот раз?

– Может быть, сейчас не стоит? – Она кивнула на бутылку, стараясь держать себя в руках, хотя это было нелегко. – Ты же знаешь, что у отца день рождения. К вечеру надо быть в Соколовке.

– Ну и поедем, что нам мешает? – Он наполнил маленький стаканчик. – Всегда принимаю такие приглашения.

Куда он успел заглянуть после лекций? В таком вот благодушном настроении он обычно пребывал, приняв пару бокалов вина. Ну, а дальше всё шло по накатанному сценарию.

– Мог бы воздержаться перед поездкой.

Словно не слыша, он поднес стаканчик к губам. Выпил. На мгновение прикрыл глаза, словно прислушиваясь к себе, потом встряхнулся.

– А я, что, пьян?

– Если пока и не пьян, то теперь будешь.

Прижёг её быстрым острым взглядом.

– Если ты так стесняешься меня, почему не поехала одна? Я могу и не ехать.

– Вот и оставайся, – враждебно сказала она. – Лучше сидеть там одной, чем с таким… с таким…

– Алкоголиком?

– Ну, если ты сам это осознаешь…

Всё также стоя у холодильника, он снова налил, теперь уже демонстративно, выпил и лишь после этого ответил.

– Останусь с удовольствием. Восстановлю силы.

– Перетрудился!

Он встряхнул бутылку, приподнял, посмотрел, сколько осталось. Потом взглянул на неё красными злыми глазами.

– Да мне за вредность нужно платить. За то, что живу с тобой. Такие, как ты, сосут энергию, не давая ничего взамен. Твоё присутствие рядом не вдохновляет, поскольку ты сама серость. С тобой даже и поговорить не о чем. Ты не понимаешь элементарных вещей.

– Одну вещь я понимаю очень хорошо – ты спиваешься и отравляешь жизнь и себе и мне! – закричала она, теряя терпение. – Тебя вот–вот выгонят из института! Ты действительно стал, стал… алкашом!

– Хорошо, я алкаш, – ласково согласился он, наливая ещё один стаканчик. – Но, несмотря на это, окружен друзьями, ко мне тянутся, со мной советуются. Меня любят.

– Собутыльники!

– Меня все любят. Ты же никому не интересна. Ни-ко-му. Ни в трезвом, ни в пьяном состоянии. Потому что дура. И всегда ею была. Я пьяница? Может быть. Но я – личность, а ты, ты… просто курица. Мне многие говорили, что мы не подходим друг другу.

– Ты только сейчас это понял? – уязвленная, спросила она.

– Я это знал всегда.

– Так зачем женился?!

Глаза его мстительно блеснули.

– Жить где-то нужно было. Обещали оставить в аспирантуре, но без жилья. За квартиру платить не хотелось.

– Дерьмо ты! – Она просто задохнулась от негодования. – Сволочь!

– Какие еще плохие слова ты знаешь? – Ей казалось, он забавляется. – Что, всё? Так быстро иссяк источник? Странно для дочери виноградарей. Валяй, продолжай! Ничего нового ты сказать мне не можешь. Твои слова не несут никакой новой информации. Примитивны и давно лишены смысла. А вот я, я бы мог тебе попробовать объяснить кое–что, если бы ты умела слушать. Хотя… даже если бы и умела… всё равно ничего не поймешь, вот ведь в чем проблема, – он махнул рукой и направился в комнату, к дивану. – Многие, довольно простые вещи просто недоступны твоему воображению, да его и нет у тебя. Отсутствует начисто. Что касается меня, то я не вульгарный пьяница, какими полна твоя деревня, да и вся эта страна. Я пью не для того, чтобы напиться. Опьянение для меня, если хочешь знать, это своего рода эксперимент, позволяющий увидеть мир под другим углом зрения. Я таким образом расширяю границы своего сознания. И иногда мне удаётся увидеть то, что ты даже вообразить не в состоянии. Я бываю там, где… Впрочем, что об этом говорить с тобой! Скучен мир, где живут такие убогие…

Качнувшись, он мешком свалился на диван. Ей хотелось запустить в него чем-нибудь тяжёлым, но даже если бы под рукой и оказалось что-то похожее на кирпич, вряд ли бы она осмелилась это сделать. Потому что никогда невозможно было предвидеть его реакцию. Иногда он отключался и засыпал, иногда замирал, глядя сквозь неё невидящим взглядом и никак не реагируя на обидные слова, а бывало и так, что вполне безобидное замечание вдруг приводило его в бешенство, и тогда он колотил всё, что попадало под руку. У них в доме давно не осталось ни вазочек, украшавших квартиру в первые годы их совместной жизни, ни акварелей под стеклом, ни нормальных тарелок и чашек. Ничего хрупкого, ничего ценного.