Ода на рассвете

Усадьба Моховых стала армейским штабом и клубом. Парк, Моховский прекрасный парк, раскурочили. От беседки и качели не осталось и следа, и лебеди на заброшенное озеро уже не прилетали. Иной раз, проходя мимо своего дома, Лиза лелеяла надежду, что остался год, всего лишь год, и всё будет как прежде. Нет! Лучше, чем прежде!

«Придут родители. Они вернутся! У нас снова будет семья! У нас снова будет дом! Мы его отремонтируем и уберем. Снова засадим парк и почистим озеро… Где вы, мама и папа? Как жаль, что нельзя вам послать какую-то весточку… Но где бы вы ни были, я знаю точно, что Бог охраняет вас… Пускай они не понравились чем-то государству, пускай… Я это прощу, но самое главное, чтобы они были снова здесь. Господи, не оставляй нас! … О, как мне не хватает отцовского низкого мягкого голоса и материнских тёплых объятий! Когда они придут, я брошусь им на встречу босиком, в чём только буду. Я брошусь им на шею и никогда, никогда не отпущу! Какое сладкое мгновение! Скорее бы! Скорей! … У нас будет опять мастерская… мастера и станки. Люди будут иметь дело и не будут голодать как сейчас без зарплаты. Отец будет приходить домой, а от него будет пахнуть древесиной. Он придет и сядет за стол, где мы все его будем ждать за липовым чаем со сгущенкой. После ужина мы проведем собрание. Все вместе, как всегда… О, как хорошо!»

Двор Марьи Петровны, напротив, переменился в лучшую сторону. Роман, взявшись за пилу и рубанок, поправил нянин амбар, построил гусятник и коровник. Ведь хозяйство их увеличилось. Саша был брату отличным помощником, да и не только брату, а и няне, и Лизе, и даже соседке Дуне. Мальчик повзрослел.

Бог благословлял их труд.

Роман пригодился и в деревне. Его всегда просили что-то смастерить, вырезать из дерева, подсобить в починке крыши и ворот. Чем бы Романа ни потчевали за работу, он всё домой приносил.

Огород Марьи Петровны тоже повеселел. Грядки с морковью, картошкой, свеклой заулыбались под узловатыми руками няни и огрубевшими Лизы.

Правда, туго в деревне стало без Лидии Ивановны. Вместо неё прислали другого врача из столицы, да толку с него было мало. Единственное, что соображала его голова делать, так это пить до беспамятства и посылать куда подальше людей, которые просили его о совете. Тут они бежали к Лизе: она ведь училась у лекаря когда-то, быть может что и скажет. Лиза помогала. Она делала что могла и как умела. То ногу вывихнули, то желудок скрутило, то сердце прихватило. Когда холодные времена сменялись солнцем, девушка чуть ли не каждый день шла в лес за травами для лечения. А чем ей ещё оставалось лечить? Медикаментов сюда уже пятый год не привозили. Так и справлялись.

Калитка скрипнула и во двор вбежала растрепанная, испуганная девчушка:

— Лиза! Помогите!

Елизавета, услышав крик, бросила тяпку на огороде и поспешила к нежданной гостье.

— Что случилось?

Девочка, лет одиннадцати, бросилась ей в руки:

— Помогите! Помогите, пожалуйста!

— Что с тобой? Объясни.

— Не со мной, а с мамкой моей, — заплаканная и запыхавшаяся, призналась та. — Она брюхатая у меня! Она рожает! Я не знаю, что делать и к вам побежала… Помогите!

— А бабки… повитухи? Почему ты их не позвала?

— Да они же на гулянке все, навеселе… Именины же сейчас у Мекишиных. Да я и туда бегала, но они… они сказали, что не пойдут к мамке принимать, потому что она… она нагуляла его…

«Боже мой, — взмолилась Лиза, — какой ужас твориться! … Я же никогда сама не делала, только помогала Лидии Ивановне когда-то… Что же мне делать? … Но раз Ты привёл эту девочку именно ко мне, значит Ты мне поможешь, значит на то Твоя Воля.»

— Где вы живете? — спросила Елизавета у девочки. — Покажи. С Божьей помощью мы справимся.

Девочка тут же встала и, схвативши Лизу за руку, ринулась на дорогу.

— Поздравляю тебя, дорогая моя, — сказала Лиза, выйдя из хижины, стоящей на пороге девочке, — у тебя родилась сестричка!

— Да? Сестричка?! — во мгновение ока ее серьёзное грязное до сих пор личико расплылось в широкой улыбке.

Елизавета была рада не менее ее. Это были первые принятые ею роды. От пережитого ее немного лихорадило изнутри. Это было что-то между страхом и счастьем, боязнью и благодарностью. Мокрая блуза и бешенное сердцебиение свидетельствовали о проведенной неравной борьбе за жизнь.

— Ты должна теперь помогать матери, пока она не поправится. Хорошо? Сейчас сестричка и мама отдыхают, а ты побудь с ними. И если что-то случится, зови меня.

— Хорошо. Спасибо, Лиза! — колокольчиком пропела девочка и протянула ей спрятанный за пазухой цветок цикория. — Это тебе!

— О, спасибо! — сказала тронутая подарком Елизавета. — Он такой красивый! Спасибо.

— Мне тоже нравятся такие цветы. Они мне напоминают васильки, а васильки я люблю, потому что маму зовут Василисой, — объяснила девочка.

— Надо же! А тебя как зовут?

— Асей.

— Значит ты Настя, да? Анастасия?

— Да, — довольно ответила девочка.

— Красивое у тебя имя. И ты такая большая и смелая! Молодец!

Личико девочки снова приняло грустный, серьезный вид.

— Что случилось, Ася?

— А что будет, если он придет?

— Кто он?

— Дохлый.