Ода на смерть оборотня

Только потянулся за камнем – сверкнуло у окна отблеском. Пронеслась кругом жёлтая молния, да так шустро – глазом не уследить. Шумнула, пискнула. Что за чудо?

Вслед шмякнулась в оконную дыру коряга. С грохотом протащилась за привязанную лиану, оставила в пыли борозду. У коряги вьётся яркий комок – толи зверёк, толи птичка. Размером с яблоко, а цвет, что плод с дерева под названием кисляк. Потому что кислый.

Тем временем коряга зацепилась за створ окна, лиана задёргалась. Смекаю: поднимается кто-то по каменной стене. Что за сорви-голова? Сильнейший колдун, не иначе.

На Светлый Ирий-остров ни конному, ни пешему, ни по воде ходу нет. Вокруг лишь море-океан до конца мира. Если покажется парус на горизонте – поднимается на крыло Стратим-птица, та, что моря колеблет. После по берегу обломки собираю, в очаге жгу.

Сколько я здесь – ни одной живой души.

Но ведь не чудится: дёргается верёвка, вздрагивает коряга. Сверху присел кисляк, лапки свесил. Покрикивает тонким голосом:

– Быстрее! Выше! Сильнее!

Спрятаться бы под полати, да ноги одеревенели, а на спину словно несколько пудов подвесили.

Так и сижу – пень пнём. Мешочек с зерном прижимаю.

Ратибор

Прадед мой, Слав, небывалой смелости и расчетливости был человек.

По семейному преданию, Слав в одиночку одолел клыкастого оборотня, орду недругов и дикого зайца. Раскидал, растоптал врагов, спас родную деревню от нашествия нечисти, за что и удостоился права открыть на торговом пути харчевню.

На самом деле было так: прадед накопил деньжат на  постоялый двор. Назвал «У оборотня».

Мужики ругались: не призывай горе, не буди лихо. Не нужна в деревне нечисть, даже шутейно. Собрались артелью Слава поколотить.

Но прадед был не из хиляков, а взял полено да разогнал побойщиков. Пригрозил, что самолично над воротами намалюет лютого зверя: с когтями, клыками, недобрым оком. Уже приказал ягоды варить на краску. Но пришли к нему молодые бабы, девки, в ноги поклонились, пирогов принесли да браги. Просили: не привечай зверя, не зови в деревню беду. У нас детушки малые, не губи, мил человек.

Так харчевня сменила название на «Печёный заяц».

Над дверями жжённой костью Слав изобразил зверька. Смешного, на задних лапах, с разнодлинными ушами; рядом, в круге, – отпечаток звериной лапы: не то медвежьей, не то волчьей. И повелел уважительно воинов привечать.

Особенно богатырского сложения, с медными волосами и медовым глазом.

Говорил, что такой воин однажды спас прадеда, прабабушку Гостену, ведунью Жураву и защитил жителей поселения от нечисти поганой, от смерти лютой.

Мне прадедов оберег из серого металла с отпечатком звериной лапы от отца достался. Храню его в полотняном мешочке в тайном месте.

На удачу и отворот злых духов.

И, знаете, помогает.

Смертный

В окне показались ладони с крепкими пальцами, затем копна медных волос. Поднялось запыленное лицо с аккуратной бородой. Широкие плечи протиснулись, и ввалился человек. Встал, выпрямился, закрыл собой проём окна. Сразу сделалось темно и тесно.

Я скорей мешочек сунул за пазуху.

– Тут человек. – Незванный гость отряхнул на плечах волчью шкуру; посыпалась на пол каменная пыль.

– Он – безъязыкий калека, – чихнул кисляк. – Смертный не помеха, не в штанах прореха.

– У тебя нет штанов.

– Штаны не важны. – Разговорчивый плод почесал передней лапой нос. – Прочешу птицефабрику с яблоком. Жди, я на догляд!

И исчез. Будто не было.

Я сижу желторотым птенцом. Мне бы испугаться велик-гостя: его волчьей шкуры на невозможных плечах, медной гривы волос, рук с лопату, сильных движений. Но почему-то не боязно.

Гость слегка склонил голову:

– Гой еси, хозяин. Прощения просим, что не званы.

Голос глубокий, как колодец, мягкий, как сон; серьёзный такой голос. Долго я не слыхивал ничего, кроме птичьего клёкота и райских трелей.

Спрашивает:

– Как имя твоё? Ты человек?

Широко развожу руками. Имя? Я не знаю, как матушка звала. Девы-птицы кличут Смертным; Жар-птицы – «Фу, русским духом пахнет». Человек ли я? Если поразмыслить: перьев нет, крыльев нет, хвоста не имею, голоса тоже. Безголосый я, немой.

Велик-гость снова взглянул пристально, ажно жуки по хребтине пробежались; глаз цвета спелого медового фрукта.

– Да ты без памяти! Птицы Сирин песни слушаешь?

Слушаю! Слаще тех песен и не сыскать.

– От этих песен ты себя забыл. Негоже без памяти, будто в неволе – злодей да лиходей легко верх возьмут.

Гость привычным движением откинул волчий плащ, оттянул пальцами кожаную тугую повязку на крепкой шее.

Приметная повязка – изящной работы вещь. Только зачем она велик-гостю? Ошейник в кожу впился, из-под него сукровица сочится.

Знаю, средство чудодейственное. В саду под мхом колодец: тяжелую крышку откинуть – внизу плещется мёртвая вода…

Не успел я мысль додумать, как гость рядом оказался; мне на лоб ладонь легла. Ох, и тяжела ладонь, аж дух перехватило.

Тут вихрь в голове зашумел, закрутил. Ноги подкосились, проглотило меня чёрная бездна.

Баян

Ох, и тяжелая ладонь у гостя. В голове зашумело, закрутило, утащило в чёрное небытие.

Как на полатях очнулся, глаза открыл, тут и вспомнил. Как есть вспомнил!