Ода на смерть оборотня

Прямиком через буйный лес, мимо мшистых стволов, через ямы-коряги-ухабы, сквозь колючий шиповник. Только и успеваю от нависших ветвей уворачиваться да держать безвольного оборотня. Тот болтается пустышкой, деревянным идолом, лишь стонет изредка да отросшие волосы цепляются за когтистые сучья кустарников.

Бежит Лучик, на ущербную лапу припадает. Язык болтается. Ноша тяжела, а стая не отстаёт. Видать, тоже ведомы оборотные тайные тропы.

– Погоня близко. Доставай скорее гребень. Станут злыденьы наезжать да ловчую сеть метать – брось гребень позади.

В скором времени слышится свист и вой.

– Живьем брать! – Обмотала ближний куст ловчая сеть.

Изловчилась, кинула гребень – и в эту же минуту стеной поднялась густая чаща: ни пешему не пройти, ни конному не проехать, дикому зверю не прорыснуть, птице не пролететь.

злыденьы зубами скрипят:

– Все равно догоним, только вот топор-самосек привезём.

Бежит Лучик, спотыкается. Язык по ветру болтается.

В скором времени слышится рёв и визг.

– Достань, Грёза, чешуйку, – говорит. – Как погоня настигнет, и огненные стрелы полетят, брось позади.

– Не уйдёте! – Посыпались дождем огненные стрелы.

Платье на мне в двух местах загорелось. Волосы к голове прижались. Я огонь взглядом остудила, изловчилась, кинула чешуйку – и до облаков поднялась каменная гора позади.

Злыдни зубами скрипят:

– Все равно догоним, только вот кирку-камнеломку привезём.

Бежит Лучик, на все лапы спотыкается. Язык по земле волочится.

В скором времени слышится шум и крик.

– Достань, Грёза, ленту, – хрипит Лучик. – Как только…

– Знаю! – Пора вмешаться. – Ну-ка, тпру, конь буланый. А то придётся двух оборотней спасать!

Лучик и рухнул. В кувырке изловчилась, кинула ленту – встала широкая река позади.

На том берегу злыдни зубами скрипят:

– Всё равно догоним, молите Владыку о пощаде, только это не поможет.

Пришпорили злыдни оборотней вплавь. Моргнула – они уже посреди реки.

Что ж думают, мы, полудницы, еловыми шишками расчесываемся, болотной водой умываемся? Достаю сушеную травку, говорю нужное слово и кидаю в воду.

– Шустро гребут. – Лучик любуется на речные буруны. Стремительный поток уносит прочь мокрую стаю Полуночи, стучит зубастыми об острые камни. – Садись, Грёза, поехали.

Нет, сама дойду. Недалеко. В ту избу демон не сунется – Мары Моревны вотчина, да и Шарашка укроет.

*****

В избе командую:

– Холодной воды. Горячей, две лохани. Железо – в костёр, раны прижечь. Подорожник разжевать в кашицу.

Через мгновенье никого не осталось. Только я и оборотень. Кровь капает на кожаные сапожки.

Достаю нож. Крови будет ещё больше.

Оборотень хрипит. Я шиплю:

– Не сдохнешь, собака! Пока не ответишь, – взмах ножом, из горловой раны хлынул гной, – почему волосы не пытаются тебя задушить, а ластятся. Отчего руки, – за надрезом на животе потекла бурая жижа, – помнят, что у тебя на левом боку шрам от посоха колдуна, а на бедре – от серебряной стрелы? Я, – осторожно вырезаю рану магическую, опасную, – никогда никого не спасаю! Почему же я ещё здесь?

У оборотня ртом пошла кровавая пена.

Цыплёнок сунулся было в помощники. Цыкнула: травы окопник принеси.

Меня не интересует, откуда окопник в начале осени. У больного лихорадка, значит, надобно раздобыть.

И трава появилась.

И ведьминский эликсир.

Сосновая смола.

Лыко на повязки.

Цветки папоротника.

Дикий мёд.

Колдовской сизый порошок.

Любой приказ исполнялся без писка.

*****

Через два дня выползла из избы.

Небо в тучах. Ни одной звезды, воздух свеж, в голове пусто. Небольшой костёр неохотно борется с ночным сумраком.

Поодаль две яркие плошки, рядом куст, лохматый и густой, даже на фоне тёмного неба.

Лучик с лешим. Ждут.

 Сжимаю кулаки:

– Проваливайте! Уходите!

Плошки моргнули. Куст потемнел.

– Что бы вас ни держит рядом с оборотнем, этого уже нет. Вы свободны. – Слюна вдруг густая, вязкая. Сглатываю. – Он…

Медленно опускаюсь на бревно, как в ледяную воду, утыкаю лицо в колени. Волосы укрывают коконом, ластятся, обнимают ступни. От костерка тянет теплом.

– Зеркало твоё. – И Цыплёнок тут, невидимый в ночи. – Всё по-честному.

– А не пошёл бы ты… у шишиг хвосты нюхать. – Беззлобно предлагаю я.

Предрассветный ветерок пахнет болотом, сыростью и туманом. За пригорком бродит медведь. Тянут докучливую песню сверчки. Ухает филин.

Леший шикнул, филин подавился на половине «угу».

Я смерть много раз видела. Сама убивать горазда. Ни с чем её, матушку, не перепутаешь. Сколько не биться, от смерти не отбиться. Всяк умрёт, как смерть придёт.

В избе тело прикрыто чистой тряпицей.

Нечисть гордится своей бессмертностью. Умерев раз человеком, мы живём сколь угодно долго. В ответ избавляемся от людских слабостей, как то: жалость, сострадание, преданность, порядочность. И выживаем, век за веком, в тайне завидуя скороживущим людям. Завидуем их любви, чистоте, мыслям, чувствам.

Но и нечисть гибнет: от заговорённой стрелы, от колдовского обряда, от клыков соплеменников. Убиваем мы с радостью, гордо тычем в небо отрезанной головой врага.