Одарённая

Когда она подняла глаза на По, он стягивал через голову мокрую рубашку. Катса приказала себе очистить разум. Очистить до состояния белого листа бумаги, неба без единой звезды. Он подошел к костру и присел перед ним, вытер мокрые руки и стряхнул воду в огонь. Она уставилась на гуся и принялась сосредоточенно отрезать ножку, мысленно представляя самое пустое выражение на самом пустом лице, какое только могла себе представить. Подумала о том, что вечер выдался прохладный. Подумала, что гусь получился шикарный и нужно съесть как можно больше, – нельзя разбрасываться едой.

– Надеюсь, ты голоден, – сказала она ему. – Не хочется, чтобы такой гусь пропал.

– Умираю от голода.

По-видимому, он собирается сидеть у костра голый по пояс, пока не высохнет. Катсе бросился в глаза рисунок у него на руке, и она, глубоко вздохнув, представила себе пустую книгу, в которой были одни чистые страницы. Но тут ее внимание привлек такой же рисунок на другой руке, и любопытство взяло верх. Не в силах удержаться, она покосилась на руки. Это было не страшно, это было нормально. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы заинтересоваться этими странными знаками, нарисованными у него на руках. Темные широкие полосы, словно ленты, обвивали руки там, где мускулы плеча переходили в мускулы руки. Ленты, по одной на каждой руке, были разрисованы сложным узором, возможно разноцветным – в свете костра трудно было разглядеть.

– Это лионидское украшение, – пояснил он, – как кольца в ушах.

– Но из чего оно? – спросила Катса. – Это краска?

– Что-то вроде пигмента.

– И не смывается?

– Годами.

Покопавшись в одной из сумок, По вытащил сухую рубашку. Пока он надевал ее через голову, Катса представляла себе огромное поле чистого белого снега, а потом с облегчением вздохнула и протянула ему гусиную ножку.

– Лионидцы обожают украшения, – сказал он.

– А женщины носят такие рисунки?

– Нет, только мужчины.

– А простолюдины?

– Все.

– Но их ведь никто никогда не видит, – сказала Катса. – Лионидская мужская одежда не открывает руки до плеча, так ведь?

– Нет, – согласился По. – Не открывает. Это украшение мало кто видит.

В его мерцающих от пламени глазах мелькнула улыбка.

– Что? Чего ты ухмыляешься?

– Предполагается, что это украшение – для моей жены.

Катса чуть не уронила нож в огонь.

– У тебя есть жена?

– Великие моря, нет! Ты что, Катса? Не думаешь, что я бы о ней упомянул?

Он рассмеялся, и она фыркнула:

– Никогда не знаешь, о чем ты решишь упомянуть, а о чем нет, По.

– Они предназначены для глаз моей предполагаемой жены.

– И кто ею будет?

Он пожал плечами:

– Я никогда не думал о том, чтобы жениться.

Катса перешла на его сторону костра, отрезала себе другую гусиную ножку, вернулась обратно и снова села.

– Тебя не заботят твой замок и владения? Наследники?

По снова пожал плечами:

– Не настолько, чтобы я решил соединить жизнь с человеком, с которым не хочу соединяться. Мне вполне нравится жить самому по себе.

Катса была удивлена:

– Я представляла тебя более… светским человеком, особенно в собственной стране.

– Когда я в Лиониде, я прилагаю большие усилия, чтобы вписать себя в нормальное общество, когда нужно. Но это притворство, Катса, это все притворство. Скрывать мой Дар очень тяжело, особенно от семьи. Когда я приезжаю в город отца, какая-то часть меня просто ждет, когда же можно будет снова отправиться путешествовать. Или хотя бы вернуться в мой собственный замок, где я останусь наедине с собой.

Это чувство она прекрасно понимала.

– Наверное, если ты женишься, то только на такой женщине, которой можно будет доверить правду о твоем Даре.

Он усмехнулся:

– Да уж… Женщине, которую я выберу в жены, придется отвечать кое-каким не самым реальным требованиям. – Он бросил кости в огонь, отрезал себе еще один кусок мяса и подул на него, чтобы остудить. – А ты, Катса? Своим отъездом ты ведь разбила сердце Гиддону, а?

Одно его имя наполнило ее раздражением.

– Ох, Гиддон. Неужели ты сам не видишь, почему я не захотела за него выходить?

– Я вижу тысячу причин не выходить за него, но не знаю, какую выбрала ты.

– Даже если бы я хотела выйти замуж, за Гиддона бы не вышла, – сказала Катса. – Но я не хочу замуж вообще. Странно, что ты об этом не слышал, хоть и гостил при дворе довольно долго.

– О, я слышал. А еще я слышал, что ты – бессердечный палач и что Ранда держит тебя под башмаком. Но оба этих слуха оказались враньем.

Улыбнувшись, она бросила кость в огонь. Одна из лошадей фыркнула. В воду прыгнуло какое-то маленькое существо, и волны с плеском сомкнулись над ним. По телу Катсы разлилось тепло и удовлетворение от сытного ужина.

– Однажды мы говорили о браке с Раффином, – сказала она. – Ему совсем не улыбается жениться на какой-нибудь аристократке, у которой все мысли о золоте и о короне. Но конечно, на ком-то жениться ему придется, у него нет выбора. Жениться на мне было бы не самым плохим выходом из положения. Мы дружны, я не буду отрывать его от экспериментов, а он меня – от Совета. Он не ждет, что я буду развлекать его гостей.