Одержизнь

В зрачках Сорси мечется ужас. Мара расслабляет руки, снова поглаживает ладонями её колени. Там, где её пальцы впились в кожу, наливаются бордовые пятна.

– Всё не случайно, девочка. Всё было предопределено очень давно. Даже твоё падение в Париже. Понимаешь?

Сорси с трудом сглатывает, кивает.

– Это новый мир, Сорси. У него новые хозяева. И лучше слушаться их.

– Но как же Жиль…

– Никак. Она ему не нужна. Он – будущее вашего города, вашей страны. Она ему только помешает.

– Ей не будет больно?

– Нет, конечно.

Девушка смотрит на маленький тканый мешочек рядом со своей рукой. В глазах стоят слёзы.

– Нет, милая, ты не станешь предателем. Никто не узнает, куда она пропала. Вас заставят уехать, пообещав найти её. И всё. Ты спасёшь свой город. И своего сына. И парня, который тебе так нравится. Чтобы выиграть партию в шахматы, надо пожертвовать пешкой. Но ты выиграешь партию.

– Я не понимаю… Что за шахматы?

– И не надо. Просто сделай это. Ради всех тех, кто тебе по-настоящему дорог.

Сорси замирает, делает глубокий вдох, запрокидывает голову, стряхивая набежавшие слёзы.

– Я сделаю. Сделаю, Мара. Обещаю.

– Умница моя. И не забудь улыбаться.

Сорси возвращается в палату, застаёт Акеми пакующей вещи Амелии в рюкзак.

– В бассейн я не пошла, решила поскорее собраться, – услышав шаги за спиной, отчитывается Акеми. – Как твоя нога? Что сказала Мара?

– Всё отлично. Скоро мы будем дома.

Если бы Акеми не была так увлечена сборами, она заметила бы и бледность подруги, и неестественно спокойный голос, и то, как она то и дело касается кармана на юбке. Но Акеми не до неё. Ей не терпится поскорее уехать отсюда. Обнять маленькую Амелию, убедиться в том, что с ней всё в порядке. Поцеловать Жиля. И ещё раз, и ещё. И ещё. И никогда не расставаться с ним больше чем на день. Или не расставаться совсем…

К полудню жёлтый кэб привозит девушек к отелю. На ступеньках крыльца сидят Жиль и Амелия, перед отелем по тротуару нетерпеливо ходит туда-сюда Гайтан.

– Девки! – басит он радостно, первым увидев подъехавшую машину. – Девки наши! Ура-а-а! Всё! Завтра мы отсюда валим! Мы тут это… маленько натворили, и нам велели возвращаться в Азиль. Мы едем домой! Домой!

И Амелия, одетая в дорожный комбинезон, скачет рядом с ним и весело верещит.

Жиль сияет. Глаза – ярче майского неба. Акеми обнимает его, прижимается тесно-тесно, словно стремясь влиться в его тело, стать им, чтобы никогда не расставаться. Вдыхает его запах, трётся щекой о рубашку на груди. От счастья Акеми трудно дышать, слов не находится, а хочется говорить… сказать…

«Я успею. Ещё успею рассказать самое важное. Сейчас не время. Сейчас просто хочу смотреть, как сияет мой Жиль, мой родной, любимый мальчишка. Мой ками[83]…»

Сумерки по ту сторону лёгких занавесок сгущаются, наливаются тёмной синевой. В прорехах между облаками загораются первые звёзды. Ужин в ресторане подходит к концу, подают чай и сладости. Амелия с восторгом и аплодисментами встречает три шарика мороженого в вазочке с шоколадом и фруктами. Жиль украдкой зевает, клонит голову на плечо Акеми.

– Устал? – спрашивает девушка, поглаживая под столом его руку.

– Это всё Гайтан. Он во всю пасть зевает. Давай ляжем пораньше, а?

– Хорошо. Амелия доест – и пойдём.

– А пойдёмте гулять? – оживлённо предлагает Сорси. – Поболтаемся по ночному городу, посмотрим огни над рекой. Мара говорила, тут неподалёку есть огромное колесо – «лондонский глаз». Давайте сходим посмотреть? А, Гайтан?

Йосеф с завыванием зевает, шлёпает подругу по колену, заставив её вздрогнуть.

– Не, сегодня – спать. Лучше встанем пораньше, я заведу тебя в туман, и это… того. Не при детях.

– Бр-р-р-р… – содрогается рыжая.

– Тебе будет жарко, обещаю. – И ещё один зевок. – Но всё потом. Когда высплюсь.

Ксавье допивает чай, возвращает тонкую фарфоровую чашку на блюдце. Делает над собой усилие, встаёт с кресла. Тянет тут же вернуться обратно, расслабиться, смежить веки. Но спать в ресторане как-то неприлично. Люди сюда есть приходят, не поймут.

– Дорогие мои, не засиживайтесь. Подъём у нас ранний, надо быть в хорошей форме. Амелия, детка, с кем ты сегодня ночуешь? Тебе поставят кроватку в комнату.

– С Жилем! – отвечает перепачканная мороженым девочка. – Я по нему соскучилась!

– Хорошо. Я выйду набрать земли для ящерки и поднимусь в номер.

Ксавье уходит, за ним спешит и Фортен. Они выходят на крыльцо, спускаются по ступеням. Ксавье вдыхает прохладный ночной воздух, оборачивается на библиотекаря.

– Я рад, что мы уезжаем. Но ужасно жаль, что так всё скомканно получилось, – признаётся отец Ланглу.

– Ну, это не ваша вина. Обстоятельства, друг мой, – разводит руками Фортен. – Наверное, я единственный, кому здесь понравилось. Я в восторге от Англии. Совершенно другой мир! Какие роскошные памятники архитектуры! А музеи! И я в жизни не мечтал, что однажды буду общаться с королём другого государства.

– Ему понравился портрет? – спрашивает Ксавье, доставая из кармана лёгкой куртки сложенный полотняный мешок.