Одержизнь

Акеми вскрикивает, когда лезвия ножей рассекают кожу на её шее – одновременно по обе стороны пятого шейного позвонка. Тёплые алые капли сбегают по подбородку девушки, Акеми жалобно кричит, пытаясь высвободиться.

– Тихо-тихо! – восклицает Мара. – Почти всё!

В воздухе разливается терпкий запах трав, от которого всё плывёт перед глазами и сбивается дыхание. Металлически звякает что-то на столе, Мара одной рукой нажимает Акеми между лопаток, не позволяя выгибать спину, другой быстро суёт что-то пинцетом в ранки на шее. От боли Акеми дуреет, извивается, бьётся в путах.

– Всё позади, больно уже не будет, – шепчет Мара, гладя её по голове. – Не кричи, тише, тише.

Что-то мягкое и влажное касается шеи Акеми, пахнет сладко и остро. Голова становится тяжёлой, происходящее вокруг видится медленным и отстранённым. Будто это не с Акеми, а с кем-то другим. Мара один за другим расстёгивает ремни, освобождает руки японки. Акеми прикрывает грудь ладонями, садится на столе, дрожа и всхлипывая.

– Хорошая девочка, – воркует Мара, вытирая кровь с её шеи. – Сильная, послушная. Ты молодец, моя милая. Успокаивайся. Вот так. А теперь пойдём.

– Одеться… – хрипло произносит Акеми.

Мара качает головой:

– Это не нужно. Тут только ты и я. И там, куда мы идём, тепло.

Под ногами белые плиты. Ступать по ним босыми ногами приятно. Это не камень, это что-то тёплое, нескользкое, бархатистое. «Жиль, я не боюсь, – думает Акеми, рассеянно улыбаясь и шагая вниз по лестнице. – С тобой всё будет хорошо, мой родной. У тебя не останется в прошлом ничего, о чём стоило бы вспоминать со стыдом. Я не взяла с собой твоё письмо, я так и не узнала, что ты хотел мне сказать. Прости. Я люблю тебя, мой хороший. Ты – самое чудесное из всего, что случалось в моей жизни. Ты мой свет. Сияй ярче, мой ками…»

Мара останавливается, отпирает ключом-картой очередную дверь.

– Заходи. Теперь здесь твой дом.

Акеми входит в ярко освещённый зал, кажущийся ей бесконечным. Здесь, как и наверху, умиротворяюще мурлычет аппаратура. И бесконечными рядами на полу стоят серые металлические ящики с окошками в крышках. Девушка идёт, всё так же не отрывая ладоней от груди, и пытается рассмотреть, что же там, в этих ящиках.

– Там люди, Акеми, – спокойно поясняет Мара. – Такие же, как ты. Перешедшие в нейросеть. Живые. Так… вот твоя капсула, стой.

Женщина останавливается возле одного из ящиков, нажимает последовательность кнопок на крышке, и та бесшумно сдвигается в сторону, открывая ложемент в форме человеческого тела. Акеми закрывает глаза, отворачивается. Сердце колотится в груди, словно девушку терзает дикий страх. «Мне же не страшно? Не страшно?..»

– Не нужно бояться, милая. Ты всё делаешь правильно. Ложись сюда.

Акеми садится в капсулу, сжимается в комок. Зубы стучат, её бьёт дрожь. Мара теряет терпение. Одну руку заводит японке под затылок, второй нажимает на скрещенные на груди руки.

– Всё, прекращай. Если не ляжешь ровно, я не смогу тебя подключить, – раздражённо произносит она.

Девушка ложится, вытягивает ноги. На шее защёлкивается металлический широкий обруч.

– Руки убирай! Акеми, ну! Давай, хватит уже тянуть. Клади руки вот сюда, и я запускаю систему.

Она сопротивляется, из последних сил прижимает к груди ладони. Обруч впивается краем в шею, под плечами снова мокро от крови из растревоженных ранок. Мара бьёт её по запястьям, с силой разводит руки… и замирает. Акеми давится вздохом, обмякает в ложементе.

– Это давно появилось? – ледяным тоном спрашивает Мара, разглядывая проступившие сквозь тонкую кожу на груди сосуды.

Акеми молчит, глотает слёзы.

– Давно? – Женщина почти кричит, в отчаянии глядя японке в лицо.

Металлический обруч с лёгким шипением убирается внутрь капсулы, освобождая шею Акеми. Мара за руку сдёргивает её с ложемента, тянет за собой. Почти бегом они обе возвращаются обратно, в зал под куполом. Здесь доктор Тейлор включает очередной аппарат, указывает Акеми на кушетку рядом:

– Ложись. Когда у тебя была последняя… – Она щёлкает пальцами, вспоминая слово на французском, морщится и продолжает: – Когда последний раз кровь шла?

Акеми молчит, глядя в высокую полусферу потолка над собой. Мара мажет низ живота девушки прозрачным холодным гелем, водит по нему чем-то похожим на сканер у полицейских Азиля. Аппарат издаёт странный пульсирующий шум, какой бывает в ушах, если глубоко нырнуть. Или когда выходишь из обморока.

– Базальная температура тридцать семь и три, – вздыхает Мара и поворачивает к Акеми монитор аппарата и указывает на пульсирующее пятно на розово-алом фоне: – Милая, ты знаешь, что вот это?

Девушка смотрит на экран и улыбается сквозь слёзы.

– Это то, ради чего я буду жить, – говорит Акеми. – Теперь я уверена, что не ошиблась.

Мара сутулится, закрывает лицо ладонями:

– Я не смогу, Акеми. Я должна, но я не смогу… Но я обязана это сделать.