Одержизнь

– Амелия! – зовёт Акеми, шаря глазами по волнам колышущейся травы.

– Амелия!!! – отчаянно кричит Жиль.

Он помнит, что, когда у неё приступ, она лежит и не может ответить. «Успокойся. Прислушайся, – уговаривает себя мальчишка. – Ты её услышишь. Как только стихнет ветер, её будет слышно!»

Ветер не унимается. Жиль и Акеми мечутся по насыпи, силясь разглядеть хоть что-то в траве.

– Фортен! Куда она пошла?

– Я не знаю. Я не видел, – пожимает плечами тот и прячется за дрезину, чувствуя себя виноватым.

Секунды бегут, шумит море трав. «Сколько времени прошло? Минут пять, не больше. Сейчас она должна лепить зверька. Обычно это… Жиль, идиот несчастный, сколько она тратит на фигурку? Вспоминай! Вспоминай! Она пока сидит, пока её ещё можно найти! Закончив лепку, она уснёт!»

– Акеми, времени нет. Я направо, ты налево. Ищи её! Не зови, слушай сама!

Проклятая трава высока – взрослому по грудь. Колет руки острыми длинными листьями, путается в ногах яркими, душистыми цветами. Девочки нигде нет, но Жиль точно знает, что далеко она не могла уйти. «Где ты, крошка? В какую сторону побежала? Ты звала меня, а я был с Акеми… а обещал охранять тебя, заботиться…»

– Я от тебя ни на шаг больше не отойду, – шепчет Жиль, продираясь через травяной омут. – Только найдись, умоляю…

– Жиль, что такое?

Отец Ксавье спешит к нему навстречу, неся на плече тяжёлую канистру воды. Смотрит в отчаянные глаза ученика, резко опускает свою ношу на землю.

– Амелия?!

– Она где-то рядом, в траве… Я виноват! – выкрикивает мальчишка. – Это я виноват!

У него дрожат руки, в зрачках мечется ужас. Ксавье рывком поднимает канистру, карабкается вверх так быстро, как только может. Смотрит по другую сторону железнодорожных путей. Крепко берёт ученика за запястье, гася истерику:

– Давай подумаем. Жиль, вы были вот там?

– Да.

– Она туда пошла. За тобой. Спокойнее.

Священник всматривается туда, где по грудь в траве блуждает Акеми. Внимательно следит за течением зелёных волн. «Когда мы идём, мы оставляем след. Какое-то время он сохраняется. Кругами на воде. Вмятинами на гравии. Даже воздух и тот хранит запахи. Где же твой след, маленькая?»

– Акеми! Где вы поднялись и где ты спускалась? – кричит Ксавье сквозь шум ветра.

Девушка показывает рукой ближе к первой дрезине. Ксавье смотрит в траву возле второй, решительно поворачивает назад. «Она не побежала бы к Фортену. Она спешила к Жилю. Значит, спуститься могла только… Вот же! Вот след!»

Он торопливо сбегает под откос, с трудом удерживая равновесие на осыпающемся под ногами грунте. Дорожка почти незаметна, ветер усиливается, колышет траву, то и дело скрывает её. Приходится напрягать глаза, чтобы не потерять её – слабое эхо, отзвук следов. За плечом слышится сбивчивое дыхание: Жиль рядом. Ксавье кажется, что мальчишкино сердце гремит так, что заглушает шелест разнотравья. Он и сам напуган, но кто-то должен выглядеть уверенно. Ступать осторожно, держать взглядом ускользающий след, ведущий в стелющийся по ветру бурьян. Дышать глубоко и размеренно, заставляя сердце биться спокойно, как метроном.

«Веточка, мы её найдём. Я это точно знаю. Она где-то близко…»

Среди сплетающихся изумрудно-зелёных прядей мелькает что-то. Ещё шаг – и отец Ланглу видит светло-бежевый комбинезон, синюю ленту в рыжих волосах. Шаг – и можно рассмотреть перепачканную землёй детскую щёку.

– Стой, Жиль. Вот и она…

Ксавье склоняется над Амелией, лежащей в траве с поджатыми к животу коленями. Трогает маленькие руки, измазанные землёй и исцарапанные травой. Кивает очередному зверьку, как старому знакомому. И только когда девочка вздыхает во сне, его отпускает безотчётный ужас. Священник садится в траву, поднимает девочку на руки, бережно прижимает к себе, укрывает полой куртки. Смотрит на Жиля – растерянного, бледного – и спокойно говорит:

– Всё обошлось. Иди к Акеми. Скажи ей, что она не виновата ни в чём. Обязательно скажи. Ты слышишь меня, Жиль? Ты меня понимаешь?

Он не понимает – слишком сильна пока над ним власть страха и чувство собственной вины, – но кивает и послушно идёт туда, где застыла в ожидании Акеми, монотонно твердящая:

– Гоменасай[8], Амелия-сама… гоменасай… гоменасай…

VII Сердце камня

После обеденного привала небо застилает низкими рваными тучами, на востоке глухо рокочет гром. Ветер усиливается, поднимает облака пыли между рельсами, и приходится почти кричать, чтобы слышать друг друга.

– Месье Фортен, – склоняется над трапезничающим библиотекарем Гайтан, – что в ваших книгах сказано про грозы в горах?

– Ничего. Но я не думаю, что это к лучшему, – отвечает тот, кутаясь в штормовку и быстро доедая галету.

– Гадская погода! – ворчит Сорси, руками обминая вставшую парусом юбку. – Мужики, держитесь подальше! Говорят, ветром чего только не надует.

Мужчины смеются, Амелия с любопытством выглядывает из спальника, в который Жиль и Ксавье засунули её после приступа.

– А что может надуть? – спрашивает она.

Сорси застывает с открытым ртом. Вопрос малышки застаёт её врасплох, и она силится придумать, чего бы такого ответить, чтобы не сильно спошлить.