Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

В 1921 году Мороз переехал в Москву. Тогда я привлек в редколлегию своего друга Валентина Филиппова. С непередаваемым юмором и усердием он вел отдел хроники.

Работать в редакции было нелегко. Мы были окружены спрятавшимися в окрестности города петлюровцами. Часто в наш адрес приходили малограмотные письма, содержавшие угрозы всех нас перестрелять. Но мы, помня морозовский лозунг, к этим письмам относились равнодушно и бросали их в мусорный ящик.

* * *

Наступила весна. С туманами и легкими дождями. Хотелось взяться за кисть и палитру. Неудержимо потянуло в Москву, где, как мне рассказывали, возрождалась художественная жизнь. И в один из таких весенних дней я и жена, попрощавшись с друзьями и захватив на дорогу продукты и легкий багаж, пешком отправились на вокзал.

Мы медленно шли по Дворцовой улице и, дойдя до сквера, остановились. Поставили на асфальтовую дорожку свои чемоданчики, сели на них, чтобы отдохнуть и подумать о грядущих делах. До Москвы далеко, продуктов у нас мало, с нами только юность и надежды. Время от времени я поглядывал на готовящиеся к зеленому празднику молодые акации. Потом я поглядел вниз и был потрясен, увидев, как слабая бледно-зеленая травка своей хрупкой спиной подняла и рассекла тяжелый пласт асфальта… Какая огромная сила воли к жизни таится в этой тщедушной травке! Какой яркий символ природа дала мне на всю жизнь! Я вынул записную книжку и зарисовал эти символическую картинку.

В двухстах верстах от Белгорода наш товарный поезд остановился. Несколько человек и я выскочили из теплушки, чтобы узнать в чем дело. Машинист нам сказал:

— Поезд дальше не пойдет. Пара нет.

— Как же быть? — спросили мы.

— Соберем боевую бригаду молодых ребят, захватим с собой пилы и топоры, напилим и наколем дров, накормим паровоз и поедем дальше.

Так и сделали. Мы отправились в ближайший лесок. Напилили и накололи дров, потом притащили их веревками к паровозу. Машинист затопил. Появился пар, и поезд, простояв три часа в степи, тронулся дальше.

Из дневника. Протокол

Москва, 1965 год. Большая Ордынка. Декабрь. Я сижу у бывшего секретаря уездной кировоградской (бывшей елисаветградской) партийной организации Иосифа Могилевского и вспоминаю с ним двадцатые годы.

В небольшой комнате шкафы с книгами и письменный столик. На столике папки с пожелтевшими бумагами, блюдо с белыми яблоками и банка с янтарным медом.

Могилевский роется в бумагах одной папки и медленно говорит:

— Сейчас найдем протоколы двадцатых годов. У меня все они сохранились.

После паузы он восклицает:

— Вот они!

И говорит:

— Вы, дорогой друг, пришли ко мне летом и, отрекомендовавшись, предложили свои услуги. Вы сказали, что можете собрать местных художников и при партийном комитете организовать художественную мастерскую, где будут делать не только большие портреты вождей, но и цветные агитплакаты… Я был рад вашему предложению. Мы очень нуждались в портретах и плакатах. Уездные партийные работники засыпали нас требованиями выслать агитплакаты, но у нас ничего не было. Вы пришли вoвремя.

— Вспоминаю… Я обещал вам подыскать помещение, найти фанеру, холст, бумагу и краски… И срочно приступить к работе. Вы мне обещали во всех делах свою помощь… И мой коллектив быстро наладил работу. Помните, Иосиф?

— Помню.

Наступает пауза. Иосиф усиленно угощает меня яблоками и медом.

— Ешьте! Вчера мне их привезли. Они пахнут украинской осенью.

Я ем и восхищаюсь. Потом он опять берется за свои протоколы.

— Вспомнив, что у нас нет газеты, я вам предложил взяться за редактирование газеты… И хотя я знал, что вы беспартийный, все же я вам до верил это ответственное партийное дело… Вы начали работать. И мы, благодаря вам, могли снабжать весь уезд газетой.

Он опять делает паузу. Находит нужный протокол, поправляет очки и читает:

— Вы собрали художников, которые считали себя большевиками. У вас работали: партизан Девинов (ваш брат), Штейнберг, Митя Бронштейн, Феодосий Козачинский, Волынец и Мамичева (ваша жена).

— Все это так, Иосиф. Но я хочу добавить некоторые колоритные детали. Девинов на собрания приходил в голубых галифе и в стеганом ватнике. На правом боку всегда был его неразлучный друг — маузер. В кармане ватника — французская «лимонка»… Помню еще, что писали мы большие плакаты и портреты на реквизированных полотнах и фанерах и что первые большие портреты Ленина были написаны в нашей мастерской. Мы выпустили семь литографских красочных плакатов. Пять из них были сделаны мною. Темы: «Помещики грабят крестьян», «Красная армия бьет деникинцев». Мы, я хорошо помню, написали около 50 портретов Ленина. Надо сказать, что все художники работали с большим подъемом, а под праздники — с вдохновением.

Иосиф читает:

— Для газеты мы вам дали хорошее название: «Червонное село» («Красная деревня»). Для руководства ее работой мы предложили вам брать пример с московской «Бедноты». Я был вами доволен.

Я его опять перебиваю: