Одевая эпоху

Я часто с ужасом думаю о превосходных поварах, которых позаимствовала у нас Америка и которые в кухонных цехах больших американских отелей превратились в алхимиков и препараторов… Мне бы хотелось вступиться за французскую кухню, спасти ее традиции. Иностранцы, живущие в Париже, ничего не смыслят в нашей национальной кулинарии, и, приобретая за доллары наших лучших шефов, не знают, какие требования к ним предъявлять. Таким нанимателям все равно, что есть на обед – суп «Кнорр», приправленный «виандоксом», или настоящую крестьянскую похлебку с ржаным хлебом, овощами, вареной гусятиной и салом, у которой естественный вкус и натуральные цвета – капуста зеленая, морковь красная, репа белая, сало розовое, а в горохе не попадаются кристаллики соды.

Поль Пуаре за гримом для спектакля Колетт, 1927

Я мечтаю до конца своих дней сохранить здоровый аппетит, чтобы наслаждаться французской кухней.

Это мое любимое занятие в свободное время, как игра на скрипке для Энгра[367].

О подобных увлечениях приходится слышать часто, во Франции у каждого Энгра есть своя скрипка. Но мне мало одной лишь скрипки, я хотел бы еще играть на кларнете и гобое, заниматься всеми искусствами на свете, чтобы получать от них радость. Многие осуждали меня за это.

Драматическое искусство – тоже прекрасная возможность отвлечься от повседневных забот, так подумал я в ту минуту, когда Колетт[368] предложила мне выступить вместе с ней на сцене. Но тут, к моему изумлению, выяснилось, что профессия актера до сих пор считается у нас постыдной. Во времена Мольера[369] комедиантов запрещалось хоронить на кладбище, очевидно, какие-то остатки этого предубеждения сохранились и по сей день.

У меня в ушах и сейчас звучит грозный голос месье Лазара Вейлера, сенатора и председателя нашего административного совета. Он заявил, что о моем выступлении на парижской сцене, пусть даже в качестве любителя, не может быть и речи. А я всю жизнь считал, что самая большая роскошь в этом мире – быть независимым и слушать только самого себя. И мне приятно вспомнить о тех веселых днях, когда я ездил по провинции с этим спектаклем в компании великой писательницы Колетт и других артистов, а затем еще месяц участвовал в представлениях в Париже и каждый вечер выходил на сцену, перевоплотившись в другого человека.

Еще одним источником радости для меня стали книги: мне нравилось не только читать их, но и издавать. В те времена, когда я работал с Дюфи, мы составили и выпустили ежегодник, который назвали «Альманах изящной словесности и искусств». Он был напечатан на превосходной бумаге, проиллюстрирован гравюрами Дюфи, и в нем приняли участие все выдающиеся живописцы, литераторы и рисовальщики авангарда. Другие мои достижения в этой области – альбомы Ириба и Лепапа, о них здесь уже упоминалось. Еще я издал кулинарную книгу, где были собраны рецепты моих друзей, как наиболее талантливых поваров-любителей, так и выдающихся профессионалов. Иллюстрации к этой книге создала женщина, отличавшаяся большим умом, тонким чувством прекрасного и превосходным знанием французской кухни, – ее звали Мари-Аликс.

Колетт, Николь Жиль и Поль Пуаре, 1930

Еще одна изданная мною книга была столь своеобразна, что я с трудом решился упомянуть о ней. Она называлась «Крошка Поль на отдыхе, литературные фрагменты, собранные одним болваном и проиллюстрированные другим». «Другой болван» – это был Пьер Фо, такой же озорной выдумщик, как и «первый». В книге содержались всевозможные шутки, скороговорки и шаржи.

Семья Поля Пуаре: Розин, Дениз, Колин, Мартин и Поль Пуаре, 1922. Фото – Липницки-Вайоле

Как-то неловко останавливать внимание читателя на подобных пустяках, но после рассказа о моей основной деятельности следует упомянуть и о моих забавах. Впрочем, я заслуживаю снисхождения хотя бы потому, что не принял эти литературные упражнения всерьез и не объявил их краеугольным камнем новой поэзии.

Правда, мою собственную литературную продукцию возвышало и облагораживало соседство с отрывками из сочинений Виктора Гюго[370], Теофиля Готье[371] и других гениев…

Последней книгой, которую я выпустил, стал рекламный альбом под названием «Пан», который имел большой успех. Альбом был предназначен для всех фирм, занимавшихся созданием и продажей предметов роскоши. Мы делали его с удовольствием – это верный путь к удаче. В период работы, раз в две недели, по средам, самые знаменитые рисовальщики собирались вместе и приходили ко мне обедать. Каждому поручалось ответственное задание: придумать нестандартную и убедителльную рекламу для отборных семян «Клоз»[372], костюмов портного О’Россена[373] и бесценных безделушек, выставленных на продажу антикваром Бенсимоном[374].