Один

«Прочитав произведения Гарина-Михайловского, я понял, что это писатель довольно талантлив, — слава тебе, Господи! — однако крайне возмущен его узколобым шовинистическим отношением к инородцам».

Вот чего там нет! Слушайте, ну это как надо читать Гарина-Михайловского, чтобы вычитать у него — я не знаю где — такое отношение к инородцам? И о чем собственно идет речь? Во всяком случае, в тетралогии (ну, «Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры») я ничего такого не встречал. Может быть, в каких-то очерках это есть. Ну, надо перечитать. Гарин-Михайловский, по-моему, как раз, наоборот, такой пример замечательного просвещенного гуманиста. Ну, вам виднее. Я поищу. Есть просто такие люди, которые находят сейчас шовинизм во всем, требуют извиняться за любые шутки. Ну, как канал ТНТ несчастный, который падает жертвой постоянных претензий и уже извиняется за извинения. Мне кажется, что такая жажда быть обиженным постоянно выдает какое-то — как бы сказать? — не очень здоровое состояние.

«Насколько сильно на вас повлияли коллеги в журналистике?»

Ну, два человека на меня влияли очень сильно. Прежде всего, своей способностью… Три. Своей способностью меня терпеть. Три моих главных редактора: Мальгин, Пилипенко и Муратов. Причем Пилипенко — в наибольшей степени. Я не люблю хвалить начальство (тем более что он остается моим главным редактором, а я — креативным редактором «Собеседника»), но честно вам скажу: вот если я и видел человека на грани святости — по отчаянной защите своих журналистов, по умению входить в их положение, по терпимости, по таланту, по остроумию, по умению находить к каждому его амплуа, — то это был и остается Пилипенко, такой очень важный для меня человек. Кстати говоря, он до сих пор у руля «Собеседника».

Ну и Муратов, конечно. Сколько раз я вообще на его месте меня бы укокошил, но всякий раз его что-то удерживает от этого. Да и скольким людям помог Муратов, понимаете? Я уж не говорю о «Столице», атмосфера которой была такова, что мы собираемся до сих пор и все до сих пор счастливы друг друга видеть. Кстати, именно благодаря «Столице» я познакомился с Володькой Вороновым, чье влияние на меня, наверное, было доминирующим из коллег. Воронов и Мнацаканян — вот два журналиста-расследователя, у которых я колоссально многому научился. И когда мы все сидели в одном кабинете в «Собеседнике», это был один из самых веселых кабинетов.

«Вы в Новосибирске высказались в том смысле, что коммунизм нельзя оценивать, поскольку он не успел состояться».

Он не успел как проект даже реализоваться нигде. То, что мы видели — это первые подходы к этой идее.

«Почему бы не считать, что ГУЛАГ — вполне свершившийся коммунизм?»

Да потому что вот это не коммунизм, вот и все. Потому что не видеть в чудовищном развитии национальных традиций, как, например, в Камбодже… не надо винить в этом Маркса. Пол Пот вообще не марксист. И не нужно в ГУЛАГе, который был продолжением «Острова Сахалин», такой чудовищной его экстраполяцией, не надо видеть в этом расплату за проект Просвещение. Точно так же, как не надо в гильотине Французской революции видеть исключительно вину Вольтера и Руссо. Это слишком было бы просто.

«Что вы можете сказать о фильме Грымова «Три сестры»?»

В отличие от многих кинокритиков, я высказываюсь только о том, что успел посмотреть, причем даже не один раз.

Так, Набоков и Хармс продолжают мучительно теснить друг друга. Забавно было бы их свести как-нибудь.

«Как вы относитесь к Егору Летову?»

С восхищением. Приятно, что он ко мне тоже хорошо относился. Он был, безусловно… Вот правильно, я помню, как Лимонов о нем сказал: «Егор довольно темный человек». Ну, не то чтобы… Темный не в смысле невежества, а в смысле черной такой энергетики. Но Егор был страшно одаренный человек. Он очень сильно повлиял на сибирских подростков, да и на московских тоже, и, наверное, не в лучшую сторону. А с другой стороны, можем ли мы оценивать искусство по этому критерию? Ну и вообще я любил его песни и стихи. Он был очень одаренный человек. И то, что он первым похвалил роман «ЖД», я тоже никогда не забуду.

«В восемь лет я прочел Туве Янссон «В конце ноября», и до сих пор моя жизнь складывается в соответствии с этим малоподвижным сценарием. Как вы оцениваете это произведение? Не чувствовали ли вы себя одним из его персонажей?»