Один день ясного неба

— Все женщины должны жить в гибких домах, — говорила Дез’ре. — Ведуньи уверяют, что в каждом районе есть хотя бы один такой, но их замечают только фантазеры и писатели. — Она засмеялась — или это смеялся дом? — Смотри под ноги, дом все еще привыкает к тебе.

Они опять пошли вверх по лестнице.

Он кое-что знал о гибких домах — они подстраивались под тебя, двигаясь, как дикие звери, изучая твои повадки. Две комнаты могли в мгновение ока превратиться в шесть, а потом еще расшириться по мере прибытия новых посетителей. Причем очень быстро: для этого требовалось столько же времени, сколько чтобы войти в комнату или выйти, и стоило подумать: где же мои чистые трусы или где моя трость, как эти предметы тотчас появлялись. Считалось, что в гибких домах, где балконы перемещались, а рабочие кабинеты становились оранжереями, не стоило жить старикам.

Он вообразил, что комоды в этом доме превратились в пасти и заглотили его окровавленную сумку, сорвав ее с крючка вешалки и сжевав своими зубами его драгоценную записную книжечку.

Дез’ре снова усмехнулась. Это точно она?

Поднявшись на второй этаж, они остановились, чтобы полюбоваться висевшим на стене метровым птичьим пером девятнадцатого века, его старинный деревянный футляр был изглодан временем; там же висели ярко раскрашенные маски из камня, железа, дерева, инкрустированные завитками человеческих волос. Дез’ре погладила отполированный до стеклянного блеска огромный черный камень, лежавший на лестничной площадке.

— Это подарил мне скульптор с Суана. Он приезжает его проведать. Говорит, что ждет, когда проявится узор, таящийся внутри.

Завьер положил ладонь на гладкую поверхность камня — рядом с ее пальцами. Она сразу отодвинула руку.

— А может быть, ему нужна моя пуся, — предположила она. — Мог бы получить, если бы осмелился попросить.

Камень под рукой Завьера вздулся, и он отпрянул.

— Не ревнуй, Зав! Дом начинает волноваться, если чувствует враждебность по отношению ко мне. Дом!

Камень опал.

— Я не ревную. — Он постарался говорить как можно спокойнее.

Опять этот взгляд через плечо. Она пересекла лестничную площадку, энергично двигая бедрами под юбками. Все та же Дез’ре: не слышит других, не ждет реакции на свои слова.

Чем же она занималась все эти долгие годы молчания? Он вспомнил, как усадил ее себе на плечи, чтобы она могла вытереть пыль с карнизов своего ресторана, и ее ляжки, прижатые к его вискам, потели. Как-то она дала своим ученикам сложное задание: за двадцать минут приготовить четыре блюда, используя один и тот же ингредиент, и Мартин его победил, потому что Дез’ре то и дело опускала руку под стол и поглаживала очень чувствительное место между его тестикулами.

У него появилась эрекция. Он удивился и, ошеломленный, даже замер на ступеньке.

На четвертом этаже она провела его в прохладную комнату отдыха с мягкими кушетками, белыми орхидеями на подоконнике и искусственным прудиком, где среди камней мелькали юркие рыбки платинового оттенка. С пола скользнул вверх стакан апельсинового сока. На буфете сияла ваза с желтыми яблоками.

Она села на кушетку, провела ладонью по обивке и опустила голые ноги в прудик.

— Присядь где-нибудь!

Из вспучившейся кушетки около нее возникла дымящаяся кружка. Он подхватил кружку и, усевшись рядом, чуть подался вперед, чтобы скрыть поднявшийся в промежности холмик, и понюхал идеально настоянный травяной отвар. Теперь он мог уйти, направиться в ближайшее питейное заведение и махать там своим членом направо и налево, опровергая дурацкую песенку. Интересно, она еще увлекается мотыльками?

Дез’ре издала тихий звук, и кушетка удлинилась на метр, чтобы вместить ее тело.

— Это и впрямь очень хороший гибкий дом, — пробормотал он.

— Да. Он помог с бородой.

— С какой бородой?

— Мои мальчики одновременно обнаружили у себя мужские члены, а я отрастила бороду. И мой дом наполнился мужскими флюидами.

— Дез’ре, о чем ты говоришь?

— Когда они выросли, мне пришлось их выгонять. Они же не превратили меня в мужчину.

— Какие мальчики?

Она щелкнула языком.

— Ты разве не знал, что я родила?

Он вытаращил глаза, не зная, что сказать.

— Но ты же…

— Да, знаю, я старуха. И знаю, я часто повторяла, что не хочу детей. Но куда деваться! Жизнь взяла свое! Шесть чудных мальчишек.

— У тебя было шесть беременностей?

— Я кажусь тебе безумной? Нет, только одна.

Она рассказала, что была беременна четырнадцать месяцев, и ей не помогла ни одна ведунья, потому что они никогда не имели дела с брюхатой радетельницей и не знали, как у нее могла протекать нормальная беременность. Она в точности не знала, кто отец, но у нее было семь возможных кандидатов. Конечно, для нее это стало шоком. Но, как и со многими новыми явлениями, она в конце концов сочла случившееся с ней чудесным феноменом.