Один день ясного неба

На миг ей мимолетно привиделись цветочные стебли и почудился аромат, а затем наступила гробовая тишина. Платье зацепилось узелком — обо что? — угрожая не выпустить ее из комнаты. Она медленно распутала узелок, вспомнив гладкую кожуру лаймов, которую держала в руках сегодня утром. Мысли и чувства рассыпались вокруг, как дождевые капли по крыше.

Все замерло.

Много лет спустя она бы сравнила это с происшествием из ее детства, когда она на час выпала из времени, уставившись на черное пятнышко в центре пламени свечи. Никто не объяснил ей, что случилось, — умиротворяющая медитация была инстинктивной, но она заставила отца понервничать.

Очнись и сделай что-нибудь, дитя мое!

Дитя, дитя, дитя!

Его слова взорвались и растаяли в воздухе. Все слова означали одно и то же. Ничего не было важнее чего-то иного. Ее аппендикс был таким же, как орхидеи, и ее воспоминания принадлежали всем на свете. Она могла бы громко удивиться малости и ненормальности окружающих предметов, но она перестала дышать и ее речь была сродни ее печали.

Благоговение, удивление, страх, отчаянье — все осталось, и все исчезло. Это был всего лишь миг. И это была вечность.

Дышать, дышать, дышать.

Как хорошо, как хорошо…

Ничего и все…

Анис Латибодар прошла сквозь стебли физалиса и через стену борделя и оказалась на темной дороге к фабрике. Девять мужчин, по виду неприкаянные, стояли в полумраке и орали, что-то доказывая друг другу. Они несли тяжеленный ящик с большой белой наклейкой ИНТ/БРЕН на деревянном боку. Трое пели: а значит, это они все время так шумели за стенами дома. Она смотрела на них, судорожно дыша и ощущая, какое горячее и какое странное у нее тело.

Она потеряла левую сандалию, поэтому сбросила и правую и, обернувшись, взглянула на дом Микси: вероятно, она просто проделала дыру в стене? Но нет: стена осталась целой. Она слышала, как кричала Лайла и как Макси что-то орала ей в ответ. Теплый и сладкий воздух вокруг нее мерцал и искрился.

Ты только посмотри, хвастунишка, какие ты творишь магические и нужные штуки!

— Эй! — окликнула она группу неприкаянных. — Эй!

Они даже не взглянули на нее, продолжая злобно переругиваться. Ей захотелось им объяснить, что они совершенно одинаковые, точно такие же, как их ящик, и что сдвинуть этот ящик можно силой мысли. Ей захотелось рассказать им, что теперь она способна проходить сквозь стены, а это значит — и сквозь их черепа, в то время пока она стоит и любуется песком под ногами.

И она удивилась размаху своих мыслей.

— Эй!

Мужчины наконец обратили на нее внимание, и охватившее ее странное ощущение одинаковости всего вокруг стало таять.

«Там в доме осталась беременная женщина, ты ей нужна!»

Она оставила их, бросилась обратно к борделю, вбежала во двор и закричала, а потом направилась к океану.

* * *

Длинное побережье острова Дукуйайе было пустынно. Она подняла подол платья и завязала двумя узлами на бедрах, поглядела на темные, с пурпурным окоемом, облака и, смутно ощущая бесплотность своего тела, шагнула в океан и пошла, раздвигая ногами мягкую маслянистую воду. Ей нравилось переплывать пролив между Дукуйайе и Баттизьеном: здесь, на мелководье, вода была не такая соленая, как в других местах.

Как же мне хорошо!

Обыкновенно она приводила в порядок чужие секреты в сумерках, обследуя весь запас, подсчитывая дневную выручку, посматривая в окно, не пришли ли припозднившиеся клиенты, болтая с прохожими, стараясь пропускать мимо ушей самые неприятные сплетни. Она перевернулась на спину и легла на воду, чувствуя, как тонкое белое платье запузырилось под подбородком, со всех сторон ее окружила вода. Она видела горы, куда когда-то водила Завьера на прогулки, останавливалась, чтобы показать ему обломки крабьего панциря и совокупляющихся желтых жуков. Он считал ее мудрой. И себе она тоже казалась мудрой. Но тогда она еще не знала, что лавандовые прожилки внутри панцирей — это тоже она или что она присутствовала в каждом мимолетном взмахе крылышек насекомых. Она ведь только что проникла сквозь твердый материал. Ингрид говорила, что такому легко научиться, и Анис просто не задумывалась о всей сложности этого действия. Она даже не была уверена, что когда-нибудь сможет так сделать — до сегодняшнего события. Она дернула ногой, сбрасывая опутавшие ее лодыжку водоросли. Соленая волна хлестнула по лицу, она захлебнулась и выплюнула воду, засмеялась, опять сплюнула, стала отфыркиваться и поплыла дальше. Казалось, она плыла в парфюмерном море. Спокойное всеприятие мира скоро ее покинет — Анис это чувствовала; ведь она по-прежнему была самым обычным человеком, не превратилась в черное пятнышко в пламени свечи. Но могла ли она продлить это ощущение, эту надежду, что все — хорошо? И что возможно все и даже больше? Даже притом что она не стала матерью и не знала, почему так вышло.