Читаем Один год полностью

Один год

Юрий Герман

- Не поминайте лихом! - сказал Васька, по-прежнему глядя вбок.

- Чего там! - сказал Лапшин.

Попрощавшись с Ханиным, Васька взял корзину, чемодан и постель. Лицо у него сделалось совсем обиженное.

- Легкой дороги! - сказала Патрикеевна из ниши и захохотала.

- Счастливо оставаться! - ответил Васька.

Лапшин и Ханин сидели на своих стульях. Ханин морщил губы.

- Заходи в гости! - сказал Лапшин.

Васька ушел, и Патрикеевна сказала:

- Баба с возу - кобыле легче.

Она достала со шкафа постель Ханина, разложила ее на пустой кровати и повесила в изголовье бисерную туфлю для часов.

- А на него я жаловаться буду, - сказала она, - напишу куда следует. Повыше групкома тоже есть начальство.

Солнце ярко светило во все большие окна, с улицы доносилась глухая музыка - проходила военная часть с духовым оркестром, - и настроение у Лапшина было и приподнятое, и печальное. Он сидел на венском стуле, подобрав ноги в новых сапогах, и жевал мундштук папиросы. А Ханин все расхаживал по комнате со стаканом боржома в руке и говорил:

- Почему-то похоже на Первое мая, правда? От оркестра, наверное? Ты как провел нынче праздник? Я, кстати, довольно глупо все злился из-за вашего Занадворова. Порядочная он дубина и в то же время какой-то гуттаперчевый. Нажмешь - поддается, а отнимешь палец - все опять как было. Я с ним буквально измучился. Уперся с концом очерка. "Вы, говорит, как хотите, а нам совершенно незачем этот пессимизм разводить. Это, говорит, как понять - что наших товарищей даже сейчас убивают? Это значит, что у нас переразвит бандитизм?" Так и выразился - переразвит. И попросил смерть Толи Грибкова изъять. Но ты ведь знаешь, как товарищи типа Занадворова просят. "У нас такая точка зрения". У кого - у вас? "У нас!" - И хоть плачь.

- Убрал смерть? - спросил Лапшин.

- И не подумал. Он еще, знаешь, как всю эту главу назвал?

- Не знаю.

- "Расхолаживающий момент"!

- Брось! - не поверил Лапшин.

- А вот ей-богу!

Выпил боржом и спросил у Патрикеевны:

- Ну как, поедем или нет, начальница?

- Если так цветы везти - не поеду, - ответила она из ниши, - а если сначала за рассадой - тогда с пользой. У меня рука легкая, от меня любые цветочки растут...

Ханин вопросительно взглянул на Лапшина. Тот молча встал, позвонил в гараж и велел Кадникову приехать. По дороге взяли с собой Катерину Васильевну, долго все вместе ходили за Патрикеевной по душной оранжерее и смотрели, как она выбирает рассаду и препирается с маленьким, корявым и сердитым цветоводом. Балашова ела миндаль. Она еще больше осунулась за это время, и еще больше веснушек выступило на ее лице.

На кладбище она не подошла близко к Ликиной могиле, а стояла, опершись плечом на ствол молодой березы, и смотрела на Ханина, который, сидя на корточках без шляпы, помогал Патрикеевне сажать цветы.

Было очень тепло, пахло влажной землей и молодыми березами, и за белыми крестами и белыми стволами деревьев ходили люди, и порой женский, сильный голос пел:

Погост, часовенка над склепом,

Венки, лампадки, образа,

И в раме, перевитой крепом,

Большие, ясные глаза...

- Пойдемте к Толе Грибкову! - сказала Катерина Васильевна Лапшину.

И взяла его под руку робким и доверчивым движением.

Толина мама, как всегда, сидела на скамеечке и думала о чем-то, подперев подбородок ладонями. Балашова и Лапшин тоже сели, и Толина мама спросила, нет ли у Ивана Михайловича покурить. Они закурили оба и долго молчали, но здесь было такое место, что невозможно, казалось, болтать, а говорить было не о чем. Впрочем, уходя, Лапшин вспомнил, что именно следовало непременно сказать Толиной маме.

- Одно словцо Анатолия очень нынче привилось у нас. Говорил он, ежели кого сильно осуждал, - "посторонний". Так вот, этим словом у нас теперь часто пользуются...

- Да, посторонний, - мягко улыбнулась Толина мама. - Это он часто говорит. Это он не переносит...

Она так и произнесла - в настоящем времени: "говорит", "переносит".

Немного побродив по кладбищу, они вернулись к Ликиной могиле. Патрикеевна выговаривала Ханину, что он ничего делать не умеет, даже на малые цветочки давит и жмет их, а он робко улыбался, и почему-то, глядя на него, казалось, что он сейчас замахает своими длинными руками и улетит, и в этом не будет ровно ничего удивительного, а удивительно, что он сажает цветы и сидит на корточках. Балашова сказала об этом Лапшину, он улыбнулся и согласился.

- На кузнечика похож.

Лапшин кивнул: действительно, Ханин сейчас чем-то напоминал кузнечика.

- А что такое смерть? - неожиданно спросила Катерина Васильевна.

- Черт ее знает, - ответил Лапшин. - Я про нее думать не люблю.

- И не думаете?

- Бывает - думаю, - неохотно отозвался он. - Но стараюсь не слишком о ней раздумывать.

За березами сильный голос опять запел:

Венки, лампадки, пахнет тленьем...

И только этот милый взор

Глядит с веселым изумленьем

На этот погребальный вздор.

- Вот именно - погребальный вздор! - вздохнув, сказал Лапшин. - Не понимаю я ничего про эту самую смерть...