Один год

Клавдия положила мороженое на бумажку, открыла сумочку и заплатила рубль. Лоточница дала ей пятак сдачи и ушла.

- История, - сказал Жмакин растерянным голосом, - тиснули у меня последнюю двадцатку. Я ее вот сюда пихнул, в кармашек.

Клавдия внезапно взвизгнула, захохотала и затопала ногами по песку.

- Ну, чего ты, дура, - сказал он, - чего смешного? Залезла какая-то сволочь в карман и тиснула...

У нее по лицу текли слезы, она швырнула в песок недоеденное мороженое и так хохотала, что Жмакину сделалось обидно.

- Да брось ты, - сказал он, - хороший смех!

И, подумав, добавил:

- Очень даже просто. В Пассаже тиснули, в подъезде. Такая толкучка безумная, а милиция ушами хлопает...

Клавдия опять прыснула, тогда он превратил все в шутку:

- Я же знаю, сам тут работал. Если с умом, толково можно действовать.

И, вновь рассердившись, передразнил чистильщика:

- Почистим желтые, почистим желтые! Одна банда! В пикет бы надо пойти, объяснить им по-русски, что к чему!

- Да ну тебя! - сказала Клавдия. - Еще в пикет!

Вечерело.

Погодя она попросила проводить ее в Лахту - если, конечно, он может. Она встала первой, а он еще сидел и смотрел на ее ноги в узеньких новых туфлях.

- Господин Гофман справил?

- Господин! - поморщившись, сказала она. - Какой ты, Лешенька, право, дурачок! Ну, вставай, пойдем!

И потянула его за руку.

На вокзале они влезли в вагон посвободнее и встали в тамбуре. По радио говорили о капитуляции Варшавы. Клавдия спросила шепотом:

- Тебя в военкомат вызывали?

- Ага, - быстро соврал он, - два раза.

- Без паспорта-то?

- А чего особенного? Паспорт мне подготавливается.

И он показал ей новенькое водительское удостоверение с фотокарточкой, где у него было старательное лицо.

Они стояли очень близко друг к другу, Клавдия дышала на него, и глаза у нее сделались робкими и печальными. Он держал ее руку в своей и перебирал пальцы.

- Теперь скажи, - велела Клавдия, - путаешься с девочками?

- Нет, - ответил он.

- И ничего такого не было?

- Одна была, Любочка, - запинаясь, сказал он, - но только я ничего такого не позволил себе. Ты что, не веришь?

- Дрянь какая, - сказала она, - сволочь паршивая...

Отвернулась и замолчала.

- Ну чего ты, Клавдя, - сказал он, - даже странно, Клавдя, а Клавдя?

Он дотронулся до нее, она ударила его локтем и всхлипнула.

- Чтоб я провалился, - сказал Жмакин, - чтоб мне руки-ноги пооторвало, чтоб я ослеп навеки. Слышь, Клавдя?

Она молчала.

- Играете со мной, - сказал он, - сами с Федькой путаетесь. Знаем ваши штучки!

Клавдия засмеялась со слезами в голосе, повернулась к нему, взяла его за уши и поцеловала в рот.

- Вор, жулик, бандит, - сказала она, - на что ты мне нужен, такая гада несчастная...

Поезд остановился.

Рядом стоял другой, встречный.

- Пойдем ко мне ночевать, - сказала Клавдия, - иначе я умру. Бывает, что среди ночи я проснусь и думаю, что если ты сейчас, сию минуточку не придешь, то я умру. С тобой так бывает?

- Нет, как раз так не бывает!

- А как бывает?

- Как-нибудь, - сказал он.

- А знаешь, - сказала она, - я тебя теперь все равно не отпущу. Это точно, как в аптеке. Точно и навечно.

Она говорила быстро, он никогда не видел ее такой.

- А мне отец знаешь, что сказал, знаешь? Он сказал: "Клавка, рожай. Ничего, прокормимся. Я заработаю. А ты маленько отойдешь - сама работать будешь. Бабка справится". Бабка тоже говорит: "Справлюсь", но плачет. В три ручья плачет. Стыдно ей, что без мужа. Какие глупости, правда?

- Я хвост собачий, - сказал Жмакин, - я не муж.

- Какой ты муж, - сказала Клавдия, - так, мальчишечка!

Они подошли к дому. На крыльце в рубашке "апаш" сидел Федя Гофман, курил папироску и глядел на небо. Жмакин обошел его, как будто он был вещью, и вошел в сени. Навстречу с грохотом вылетел Женька и, как когда-то, повис на Жмакине. Потом вышел Корчмаренко и спросил у Клавдии мимо Жмакина:

- Нашла?

- Нашелся, - розовея, сказала Клавдия.

Женька робко заговорил со Жмакиным. Он, видимо, ничего не знал. Появилась бабка. Увидев Жмакина, она увела его в кухню и, называя Николаем по старому паспорту, - стала упрашивать записаться с Клавдией. А Клавдия стучала в кухонную дверь и кричала:

- Баб, не мучай его. Лешка, ты еще живой?

- Живой, - смеясь, отвечал он...

А бабка плакала и, утирая слезы концами головного платка, говорила ему, как сохнет и мучается без него Клавдия и что, какой он ни есть человек, пусть женится и дело с концом, а там будет видно.

- Эх, бабушка, - сказал Жмакин, - недалекого вы ума женщина. Что, я не хочу жениться? Если жизнь сложилась так кошмарно, при чем здесь я?