Один год из жизни профессора

Ответ он нашел на своем письменном столе. Там лежало письмо от жены, из которого следовало, что во время своей поездки к родным в начале лета она случайно встретила на родине своего старого друга детства, можно сказать первую любовь, и поскольку она понимает, что их брак с Германовым уже давно превратился в пустую формальность, а Арсений – надо же имя! – так трогательно помнил и любил ее все эти годы, то она уходит к нему. Более того, как следовало из письма далее, этот Арсений составил себе состояние, работая в горной отрасли Дальневосточной республики, куда счастливая пара и отправилась еще месяц назад. Ну, и масса всякой женской чепухи про рок: Арсений, мол, впервые за 15 лет приехал на несколько дней на родину предков и тут такая встреча, пара выпадов в адрес Германова – совсем забыл семью со своим университетом и прочая, прочая, прочая. Пообещала по прибытии на место выслать заверенное заявление о разводе. Действительно важных для Германова в этот момент новостей было две: двенадцатилетняя дочь отправилась на Дальний Восток вместе с матерью, а сын так расстроился от всего этого, что решил поступать не в питерский, а в московский университет, чтобы не жить на руинах семьи. Так и написала: «на руинах семьи».

«– Черте что. Да что же это такое творится-то,» – Германов поймал себя на том, что он огорошен – да, но нельзя сказать, чтобы убит или хотя бы даже потрясен этой новостью. Главное, ему совершенно непонятно, как жить дальше и что делать. Он привык как-то отделять свои любовные авантюры и шпионские приключения последних месяцев от тихого и уютного мира семьи, куда можно было вернуться в любой момент. А сейчас в одночасье оказалось, что этого мира просто нет. А что вообще есть? С потерей Ольги он так до конца и не смирился, не смог убедить себя, что все, связанное с ней, в прошлом, и больше уже никогда ничего не будет. А теперь образовалась пустота и здесь, дома.

Германов потом даже не мог и вспомнить, сколько времени он провел, просто сидя застолом в кабинете и глядя на письмо жены. Теперь уже бывшей.

По большей части человек действия, а не рефлексии, он раз за разом пытался настроить себя на чисто практический подход к новой ситуации: как-то надо было жить, налаживать быт, узнать, как дела у сына, дать знать о себе в университет и так далее. Но не получалось. И он продолжал просто сидеть за столом, а за окном постепенно сгущались сумерки. Белые ночи уже прошли, но обманчивый полусвет создавал иллюзию дня, хотя на самом деле наступала ночь и город постепенно засыпал.

Телефонный звонок прозвучал в этой полуночной тишине совершенно неожиданно. Германов автоматически поднял трубку и ответил.

– Профессор? Извините за поздний звонок. Узнал, что Вы уже вернулись. Очень бы хотелось с Вами увидеться.

Германов узнал Орлова. Встречаться и говорить о чем-то совершенно не хотелось. А чего хотелось? Непонятно. Пусть будет Орлов. А то иначе вообще нет сил встать.

– Здравствуйте. Когда, сейчас? Давайте.

– Вы же у себя на Среднем? А я еще в штабе. Могу подъехать минут через 15.

– Откровенно говоря, у меня дома никого и ничего. Может быть лучше в ресторане?

– В каком ресторане, профессор? Времени два часа ночи! С Вами все в порядке?

– Да, только жена ушла.

– Вот как. Тогда ждите. Буду через полчаса.

И, действительно, через полчаса Орлов, сопровождаемый водителем с какими-то свертками, звонил в дверь квартиры Германова. Водителя отпустили, прошли на кухню. В свертках нашлась кое-какая закуска: пара банок рыбных консервов, копченая колбаса, консервированный язык, кусок настоящего украинского сала, хлеб, еще что-то по мелочам, ну и водка, конечно. Куда же без нее. Стол накрыли прямо на кухне.

– Это у вас паек такой? – поинтересовался Германов.

– Нет, скорее НЗ. Всегда держим на всякий случай. Разное случается. Иной раз приходится без подготовки сниматься. Тогда хватаем, что есть под рукой.

– Это Вы меня спасать примчались?

– Спасать не спасать, но голос у Вас очень так себе был. Расскажете, что случилось?

– Жена ушла. Уехала в ДВР с другим и дочь с собой забрала. А сын в Москву подался учиться.

– Бывает. И никогда не знаешь, как к такому относиться. Кому – беда, край, а другим – в радость. Вы то как?

– А я и сам не знаю. Оглоушило, это есть. А эмоций не чувствую.

– Тогда переживете. А к чему это все – жизнь покажет. А пока лучше на практических делах сосредоточьтесь. К сыну съездите, посмотрите, как он там устроился. Может помочь чем надо. Вы скажите тогда, у меня там много друзей.

– Спасибо.

Так и сидели. Выпивали, говорили даже непонятно о чем – да все о той же жизни, пытались найти ее смысл, чудаки. И не так, чтобы много выпили, но Германова разобрало. Орлов это, похоже, понял, так и не стал говорить о делах, из-за чего, собственно, и приехал, а через пару часов засобирался. Прощаясь сказал:

– Давайте на-днях увидимся, тогда по делу и поговорим. А утром, как проснетесь, вскройте этот конверт и посмотрите, – и он положил на стол перед Германовым запечатанный конверт обычного формата.