Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Многие друзья Эссекса полагали, что Якову не терпится заявить свои права на английский престол. Однако сэр Чарльз Денверс очень сомневался (как ясно из его последующего признания) в том, намерен ли король Шотландии вторгнуться в Англию и одобрит ли он это предложение. Вероятно, Елизавету и Сесила преследовали в ту пору страшные кошмары: чужеземная армия приближается к границам Англии, в английской армии, высадившейся в Уэльсе, полыхает мятеж, а в Лондоне растет недовольство. К тому времени, как Ли вернулся из Шотландии (за его передвижениями в Шотландии тщательно следили), Маунтджой уже отплыл в Ирландию. Хотя Ли арестовали и отправили в тюрьму Гейтхаус в Вестминстере, Эссекс все еще не терял надежды и даже послал Саутгемптона к Маунтджою в Ирландию с просьбой «вернуть армию, отправленную в Уэльс», чтобы «осуществить задуманное ранее». По словам Саутгемптона, Денверс был убежден: войска, которое Маунтджой приведет из Ирландии, будет достаточно, и им не придется рассчитывать на двусмысленные обещания Якова. На этом этапе Маунтджой отказался от дальнейшего участия и советовал Саутгемптону сделать то же самое: если Яков остается вне игры, речь идет уже не о престолонаследии, а о личных амбициях Эссекса.

К тому моменту как заговор был раскрыт, о нем кроме горстки конспираторов практически никто не знал. Поэтому неудавшийся переворот в «Гамлете», а также упоминание короля соседнего государства и его армии под командованием Фортинбраса, предъявляющего права на датский престол в конце пьесы, — всего лишь совпадение. Однако подобные идеи носились в воздухе, и заговоры возникали не раз. «Гамлет», написанный в это время, пропитан изменчивым духом перемен. Драматург постоянно держит публику в напряжении — зритель погружается в столь знакомую ему жутковатую атмосферу. В «Гамлете» Шекспир верен своему слову: «назначение лицедейства» — показать «всякому веку и сословию — его подобие и отпечаток» (III, 2). Вполне возможно, что в своем взволнованном письме Роберту Сидни осенью 1599-го Роланд Уайт, говоря о теперешних временах, словно вспоминает двор Клавдия: «за нами подсматривают со всех сторон, и потому да будут счастливы и благословенны те, кто живут вдали от нас». «Да поможет мне Господь», пишет Уайт, «ибо настали опасные времена».

Глава 14

Эссе и монологи

Сюжет «Гамлета», пожалуй, как никакой другой у Шекспира, совершенно не оригинален. Источником шекспировского текста послужила трагедия мести 1580-х годов с одноименным названием (до наших дней она не дошла), которая к тому моменту, как Шекспир начал свой творческий путь, всем уже давно приелась. В 1589 году Томас Нэш, сочиняя инвективу против театра, объектом для своих нападок выбрал «Гамлета»: «Читая ночью, при свече, английского Сенеку, вы найдете у него немало удачных фраз <…> а если возьметесь за чтение ясным морозным утром, вам встретится у него целая россыпь по-гамлетовски трагических монологов». Под английским Сенекой Нэш имеет в виду Томаса Кида, автора таких пьес, как «Испанская трагедия» (невероятно популярная в те годы!) и, вероятнее всего, «Гамлета».

Когда Шекспир переехал в Лондон, «Гамлет» все еще шел на сцене. У Шекспира было время хорошо изучить эту пьесу, так как в середине 1590-х она по-прежнему значилась в репертуаре новой труппы, с которой он сотрудничал, — Слуги лорда-камергера. Вероятнее всего, Шекспир, Бербедж и Кемп были заняты в спектакле девятого июня 1594 года — именно в тот день на сцене театра Ньюингтон Баттс, расположенного примерно в двух километрах южнее Лондонского моста, Слуги лорда-камергера давали «Гамлета»; это помещение труппа тогда делила со своими конкурентами, Слугами лорда-адмирала. Судя по сохранившимся финансовым документам, пьеса уже порядком устарела — билеты на «Гамлета» раскупали намного хуже, чем раньше; зритель явно предпочитал смотреть другие трагедии мести на старинные сюжеты, например, «Тита Андроника» Шекспира или «Мальтийского еврея» Марло. Когда труппа лорда-камергера перебралась в Театр, пьеса осталась в репертуаре. К этому времени леденящий кровь монолог Призрака, призывающего к отмщению, уже стал притчей во языцех. В своем сочинении «Несчастия ума» Томас Лодж упоминает «бледный призрак, который жалобно кричал на театре, подобно торговке устрицами: „Гамлет, отомсти!“»^[18]