Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Весной 1599-го, работая над «Юлием Цезарем», Шекспир находился на распутье. Он размышлял над тем, как писать дальше, и в его сознании современные события все больше переплетались с событиями истории, а внешний мир персонажей — с их внутренними переживаниями. Тем не менее речи Антония и Брута на похоронах Цезаря отличаются простым и лаконичным слогом. Практически вся пьеса (2500 строк) написана в стихах; она на 800 строк короче «Генриха V». Возникает ощущение, что Шекспир сознательно разрабатывал новый тип письма. Хотя он и придумывает неологизмы, но в этой пьесе их гораздо меньше, чем в других (при том, что именно благодаря «Юлию Цезарю» в обиход вошли такие слова, как «gusty», «chidden», «unscorched», «insuppressive», «misgiving» и «honeyless»). Если работа над «Генрихом V» шла тяжело, то «Юлий Цезарь», напротив, — пьеса, написанная легко и всего за несколько недель.

Эта трагедия — новый виток в шекспировской драматургии. Возьмем, например, монолог Брута, один из первых великих монологов Шекспира. Брут погружен в свои мысли, так как обдумывает, как окажется, одно из самых значительных событий в истории человечества. Впервые на елизаветинской сцене герой с такой откровенностью говорит о своих внутренних переживаниях:

Я сна лишился с той поры, как Кассий

О Цезаре мне говорил.

Меж выполненьем замыслов ужасных

И первым побужденьем промежуток

Похож на призрак иль на страшный сон:

Наш разум и все члены тела спорят,

Собравшись на совет, и человек

Похож на маленькое государство,

Где вспыхнуло междоусобье. ( II, 1 )

Перед нами мрачные размышления человека, пытающегося разобраться в себе самом. С одной стороны, желание оправдать в своих глазах убийство тирана; однако Брут понимает, что поступок, в необходимости которого он пытается себя убедить, — поступок мятежника. В дальнейшем, даже несмотря на то, что Брут настроен решительно и бодр духом, его преследуют призраки. С другой, Шекспир показывает, какие муки совести испытывает Брут — от вынашивания идеи, когда он обдумывает «выполненье замыслов ужасных», до ее осуществления. Вполне возможно, именно тогда Шекспир задумался и о Макбете, но решил на несколько лет отложить сей сюжет, хотя и глубоко им проникся: «Мне самый призрак этого убийства / Так потрясает строй души, что разум / Удушен грезами и поглощен / Несуществующим» (перевод Ю. Корнеева, I, 3). Услышав тем летом последние слова монолога Брута, многие зрители Глобуса вспомнили о другом «промежутке» — лондонцы с волнением ожидали, чем же закончится восстание в «маленьком государстве» Ирландии.

Шекспир также осознал, как важно и то, о чем персонажи молчат. В «Генрихе V» он слишком часто использовал длинные монологи, которые скорее побуждали к действию, нежели раскрывали личность героя. В «Юлии Цезаре» самые памятные строки, напротив, очень лаконичны: слова Цезаря «И ты, о Брут» и реплика Брута «Порция мертва» со всей полнотой раскрывают внутренний мир этих персонажей.

Примерно в середине мая Хейворд отдал в печать новое издание своей хроники, которая, как он рассчитывал, вскоре должна появиться в книжной лавке Вулфа неподалеку от Королевской биржи. Лондонский епископ Ричард Бэнкрофт, цензурировавший печатную продукцию, как и архиепископ Кентерберийский, был сыт этим вопросом по горло. 27 мая, на неделе после Пятидесятницы, Бэнкрофт приказал главе Гильдии печатников изъять тираж и привезти книги к его дому в Фулеме, где и сжег большую их часть. Хотя он и намеревался действовать тихо, вскоре в Лондоне об этом узнали — в первую очередь те, кто жаждал прочитать хронику. С досады Вулф рвал на себе волосы: он потерял деньги, и помощи ждать было неоткуда. Теперь в продаже осталась только одна книга о Генрихе IV — шекспировская.

Оказалось, что хроника Хейворда была лишь первой ласточкой. Неделю спустя, 1 июня, Джон Уитгиф и Бэнкрофт приказали конфисковать и сжечь более десятка других книг — по преимуществу сатирической направленности. Среди них «Едкая сатира» и «Virgidemiarum» Джозефа Холла, «Бич мерзостей» и «Превращение Пигмалионовой статуи» Джона Марстона, «Шесть едких сатир» Томаса Миддлтона, «Эпиграммы» Джона Дэвиса и многое другое. Особенно пострадали Нэш и Харви — впредь их произведения запретили публиковать. Огню предали и две книги, в которых усмотрели критику в адрес Елизаветы, королевы-девственницы, — «Инвектива против женщин» и «Пятнадцать радостей брака».