Один из первых

В одном из приказов по 2-й венгерской армии говорилось, что необходимо беречь солдат. Командиры и начальники, бессмысленно рискующие жизнью своих подчиненных, было написано в приказе, будут привлекаться к строгой ответственности. Но разве кто-нибудь привлек к ответственности командира 24-го немецкого механизированного корпуса или командование 2-й венгерской армии и командование группы армий «Б» за неправильное планирование и проведение операций? Уже в первый день наступления стало ясно, что «очистить» от войск противника излучину Дона за такой срок немыслимо. Командование недооценило силы русских и спланировало наступление без учета реальной обстановки.

Для ведения зимней кампании командование немецкой группы армий «Б» издало целый ряд инструкций и указаний, которые были составлены на основе утвержденных фюрером документов. В них говорилось о необходимости во что бы то ни стало удерживать позиции. Оставление позиций и отход расценивались как предательство.

«Приказ не может быть изменен!» — говорилось во всех инструкциях. Даже командующий армией не имел права отступить от принятого плана, не получив на это разрешения командующего группой армий «Б».

Населенные пункты, в которых находились склады боеприпасов и продовольствия, приказывалось оборудовать для круговой обороны и удерживать их до конца… Таков был приказ фюрера, который положил конец всем спорам и дискуссиям в среде крупных командиров по вопросу обороны излучины Дока. Следовательно, вся наша оборона должна строиться не на принципе создания отдельных опорных пунктов, а на организации сплошной оборонительной линии, что, на мой взгляд, в сложившейся обстановке противоречило тактическим принципам.

В район обороны 20-й дивизии с целью проверки ее организации я выехал лично. К тому времени в ней, да и в других подразделениях, сражавшихся в излучине Дона, было зарегистрировано много смертельных случаев от огня русских снайперов. В инженерной мастерской мы изготовили специальные перископы для наблюдателей. В это время на позициях у русских появилось много метких стрелков-сибиряков, которые били без промаха, стоило противнику хоть на миг высунуться из окопа. В частях просили сделать перископы новой системы, потому что, хотя количество жертв и сократилось, они все еще имелись.

В Ново-Успенке было три артиллерийских НП, расположенных друг от друга на расстоянии пятидесяти — шестидесяти метров. Начальник дивизионной артиллерии весьма неохотно разрешил мне побывать на НП. Свое нежелание он объяснял тем, что русские внимательно наблюдают за нами и, как только заметят какое-нибудь движение, сразу же откроют огонь. Получив разрешение, я побывал на всех трех НП. К счастью, русские огня по НП не открывали. По дороге домой я заехал в штаб 20-й дивизии и побывал там на позиции. Артиллеристы предупредили меня, что дорога до Мастюгино хорошо просматривается с русских позиций, и посоветовали этот участок проехать как можно скорее. Когда мы отъехали от Ново-Успенки километра на три, русская артиллерия открыла огонь. Я поторопил шофера, чтобы он прибавил газу и поскорее проехал открытый участок местности.

Когда мы оказались в безопасности, я оглянулся. Снаряды рвались на околице села, неподалеку от артиллерийских НП. Вовремя я убрался оттуда.

В штабе дивизии я побеседовал с начальником штаба и дивизионным инженером. Они просили меня поскорее подбросить им различных мин и всякое инженерное имущество. Но что я мог пообещать им? Из штаба я направился в расположение 6-й дивизии. Здесь положение было несколько лучше, но настроение у солдат и офицеров было таким же плохим.

На следующий день, 2 октября, я выехал в расположение 9-й дивизии проверить, как там обстоят дела с оборудованием траншей в инженерном отношении. Утро было туманное. Струйки дыма, поднимавшиеся к небу, указывали места убежищ и блиндажей. Солдаты жгли на кострах подсолнечные стебли, жарили картошку и семечки, которые были для них своего рода дополнительным питанием к солдатскому пайку. Увиденная мною картина и разговоры, которые мне пришлось слышать в окопах, свидетельствовали о довольно-таки печальном состоянии наших войск. Две пары нательного белья и что-нибудь из теплой одежды было только у тех солдат, которые захватили это с собой из дому. На фронте солдаты никакого дополнительного обмундирования не получали, поэтому у многих из них форма была порвана. Нечем было даже залатать многочисленные дыры. Шинели, плащ-палатки и походные одеяла были не у каждого. А погода становилась все холодней. По утрам на лужицах появлялся тонкий ледок. Было абсолютно ясно, что к зиме мы не подготовились. В частях первого эшелона не было ни запасов топлива, ни древесного угля.

Немецкого пайка нашим солдатам не хватало: они были сильно истощены и ослаблены. Каждый день солдаты понемногу подкармливались картошкой и семечками, однако у них не было возможности сделать хоть какие-нибудь запасы картофеля и семечек на зиму.