На воронежском участке фронта левый фланг армии командующий немецкой группой армий «Б» усилил, придав 3-му корпусу один немецкий артдивизион с задачей укрепления стыка. Для прикрытия стыка выделен и венгерский артдивизион. Следовавшие к нам немецкие мины — «тарелки» были выгружены в тылу, в трехстах километрах от нас.
Машин для их перевозки на передовую у нас не было, не было и горючего, перевезти мины на лошадях на такое большое расстояние было просто невозможно.
За последнее время советская авиация усилила свою деятельность. Наша зенитная артиллерия из-за отсутствия горючего застряла где-то в тылах. Не смогли остановить русских бомбардировщиков и наши истребители.
На участке обороны 9-й дивизии русское подразделение на четырех штурмовых лодках переправилось на противоположный берег, где и закрепилось. Попытки других переправиться на наш берег были остановлены огнем артиллерии и пехоты. Наши самолеты бомбили деревушки и дзоты, находящиеся на другом берегу, с тем, чтобы отбить у русских охоту снова форсировать Дон.
7-я дивизия не имела возможности очистить захваченный русской ротой храбрецов плацдарм. Для этой цели командование 2-й венгерской армии приказало использовать резервный батальон 22-го пехотного полка 6-й дивизии, 6-й батальон самокатчиков и 3-ю батарею 6-й дивизии. 1-й батальон 46-го пехотного полка был выведен в резерв и расположился за боевыми порядками 6-й дивизии. Командование армии обещало поддержать операцию по ликвидации русского плацдарма бомбовым ударом.
Удар планировалось начать в десять ноль-ноль 31 июля 1942 года.
До начала операции остался ровно час, а мы с полковником Шоймоши уже взобрались на чердак школы, где был оборудован наблюдательный пункт. Когда командование назначило время начала операции, было принято во внимание даже положение солнца: оно светило русским прямо в глаза и слепило их. По мнению офицеров, разрабатывавших план этой операции, солнце и то помогает венгерским солдатам.
Ровно в десять часов началась двадцатиминутная артиллерийская подготовка. Огнем артиллерии был накрыт весь пятачок, на котором укрепились русские. Идея сама по себе была неплохой, однако никто не мог предположить, что, когда левый фланг 2-го батальона 22-го пехотного полка под прикрытием леска выйдет к берегу Дона, его середина и правый фланг окажутся под фланговым огнем противника, и притом под кинжальным огнем, который противник откроет неожиданно.
Солдаты батальона были вынуждены залечь под сильным огнем противника. Батальон потерял трех офицеров и сто восемьдесят шесть солдат. Правофланговый батальон, наступавший по кромке берега, попал под неподвижный заградительный огонь русской, артиллерии и огонь стрелкового оружия. Батальон откатился обратно.
Командир 7-й дивизии был вынужден остановить наступление, отведя жалкие остатки 2-го батальона 22-го пехотного полка в Сторожевое. В суматохе кровопролитного боя отдельная саперная рота, приданная этому батальону, рассеялась, а один ее взвод исчез, словно сквозь землю провалился.
Следить с НП за ходом боя было тяжело. Полковник Шоймоши нервно кусал губы.
— Наша пехота оказалась слабой, это и определило крах всей операции. А вот артиллеристы и саперы сражались великолепно. Для этого у них были и моральные причины.
Что это за причины, полковник не объяснил.
Однако он ни словом не обмолвился о том, что при составлении плана операции никто из командования не предусмотрел борьбу с артиллерией противника.
Я мог бы объяснить полковнику Шоймоши, почему наша пехота оказалась слабой, но не стал, так как это было равносильно тому, что бросать горохом о стену с намерением прошибить ее.
Сев в машину, мы поехали в штаб. Заметив, что я все время молчу, полковник спросил меня, в чем причина.