Одиннадцатый цикл

Говард собрался с мыслями.

– Не хочешь – не отвечай, но ты правда сын человека?

– Человека, которого убил, – недвусмысленно намекнул я.

Он хрипло посмеялся, отчего я оторопел. Вдобавок Говард театрально насупился и напряг перед собой руки.

– Человека, которого убил, – спародировал солдат мой бас.

В голове не укладывается. Не страшно ему насмехаться над акаром?

– Ладно, прости, – быстро одернул себя Говард. – Просто сразу вижу, когда пытаются нагнать страху.

– Я правда убил отца. Человека. – Голос выдал мое возмущение

– Слышал. – Солдат опять умолк, подбирая слова. – Ты же воплощаешь ярость, так?

Я кивнул.

– Как-то это нелогично. Ярость больше подходит Норе, а тебе – надежда.

Такая прямота почему-то выбивала меня из колеи.

– Что-то ты разговорился, – ушел я от ответа.

Говард протянул мне кожаный бурдюк.

– А вот.

Я принюхался. В ноздри вполз винный аромат с землистой ноткой. На мой вопросительный взгляд Говард только пожал плечами.

– Нервы успокаивает.

Отпив, я вернул бурдюк. Ничего особенного, но этот землистый привкус и горечь был точно поцелуй любимой из прошлого.

– Я ведь тебя понимаю. В детстве был толстым и робким. Строгий отец держал меня в ежовых рукавицах и учил не показывать страх. Кричать, драться, кусаться, чтобы никто лезть не смел, и слабины не давать.

– Мудрый человек.

– Осел, – помотал он головой. – Пил по-черному и рано умер. Так стремился спрятать страх, что им и захлебнулся. В общем, хочу сказать, мне отлично знакомо, как это: из боязни огрызаться на весь мир.

– Ты меня не знаешь, – холодно возразил я.

– Тогда позволь вопрос. После выхода из темницы ты в лагерь не наведывался?

– Меня там больше ничто не держит.

– Что и требовалось доказать. Ты не от злости, а от страха не смог вернуться.

Что-то в душе отломилось, и я вдруг почувствовал, как эти слова – лживые, наверняка лживые! – ловко входят в скважину и отпирают замок. Меня предали, верил я, много лет лгали в лицо, поэтому я и ушел. Почему же тогда доводы Говарда теперь так меня поколебали?

– А что мне оставалось? – гнул я свое. – Мне там не место.

Чьи это слова? Колота?

– Как это не место? Ты там вырос, учился сражаться. Смог разгадать смысл рун, понять, чего добивались твои собратья. Ты акар до мозга костей! Нет, даже не так. Ты – сын своего поселения и можешь подарить всем, с кем жил бок о бок, лучшее будущее. Эрефиэль не зря так в тебя верит. Если кому и под силу объединить наши народы, то лишь тебе, акару.

Я сидел молча, давая его словам осесть в душе.

– Одного в толк не возьму, – продолжил Говард, мешая думать. – Если ты так веришь, что к своему народу больше не принадлежишь, зачем согласился на эту вылазку? Зачем вышел из темницы?

Одним вопросом за другим он загонял меня в угол, вынуждая взглянуть правде в глаза.

Тут вдруг Нора пошевелилась во сне, и я обернулся.

– Ну а ты почему с ней? – переменил я тему. – Сам же не в восторге от ее действий.

Говард вздохнул и понурился.

– Да, ярь в ней слишком жгучая. Она ее погубит, выест изнутри. Капитан и прежде как будто жила одной только ненавистью к вашим, но на деле этот ее пыл порожден исключительной силой. Нора – неистовая союзница. Ты только вдумайся! Через какой ад она прошла, лишь бы добыть это неказистое тело и вернуться в строй. Кому бы еще хватило бы духу это выдержать, скажи? А капитан выдержала и не сдалась. Сам слышал ее прозвище – Нетленное пламя. Все из-за несгибаемой воли, которая и другим придает отваги и желания идти за ней хоть в огонь, хоть на смерть.

Говард умолк, словно чтобы добавить веса заключительной фразе:

– Если Нора на твоей стороне, вас ничто не остановит.

Глава восемьдесят первая Хрома

По преданию, когда извне Хаара в мир снизошел Верховный Владыка, вместе с ним появились первородные цвета – краски, что не меркнут и превосходят все от них возникшие. Первородная краска – это незамутненный исток, а все, что ею рождены, суть разбавленные капли из него. Также бытует поверье, что во времена Сэльсидон из первородной черноты восстали живые кошмары, которые было под силу испепелить лишь свету ее меча.

– Научный анализ пересказов Каселуды

Глядя в гущу ночной тьмы, смаривающей своенравный лес, я волей-неволей обдумывал наш с Говардом разговор. Правда ли я просто скрываю страх? Скалюсь, как побитый пес?

Оказавшись перед Иеварусом, Серебряным принцем, необычайным существом с каскадом седых волос, алебастровой кожей и бездонными жемчужинами глаз, я полыхал такой яростью, что круглый медальон в руке Семени безошибочно ее почувствовал.