Одиннадцатый цикл

Люсия же всего лишь встала с улыбкой и протянула ей руки.

– Да будет известно, что сегодня якобы нечестивая ведьма, мечтающая предать мир огню, по доброй воле идет на смерть, поскольку мир считает ее слишком опасной.

Мать Винри прищурилась.

– Хотите умереть мученицей?

– Нет. Хочу стать символом. Если ценой скудных оставшихся лет я подарю ведьмам свободу, да будет так.

Глава семьдесят девятая Далила

Часть мировой истории нарочно погребена под прахом былого. Взять хотя бы рыцарей гнили – орден, в котором, как считается, фанатично почитали мор. Отыскав исток гнили в недрах горы Дюран, рыцари покрывали ею оружие и становились бичом для земель Минитрии. Неудивительно, что именно с гнилью чаще всего и связывают их упадок.

– «История Минитрии от четвертого до пятого циклов». Яллен Айнсворт

Показательные казни считались в Клерии явлением неоднозначным, пережитком давно минувших дней. Хотя, быть может, затем и существуют такие пещерные дикости, чтобы утолять людскую жажду крови?

Сожжение матери Люсии состоится через две недели. Садясь в экипаж, чтобы съездить к ней, я только об этом и думала.

Сопровождал меня Иеварус, который вновь принял более-менее человеческое обличье и надел плащ, чтобы скрыть черты. Монарший отпрыск узнал о происходящем и, как видно, заинтересовался, пожелал наблюдать за всем из первых рядов. Строго говоря, я бы предпочла горевать сама по себе – но увы. Поэтому просто старалась не замечать, что алебастровое Семя ходит за мной по пятам.

Иеварус достал свой медальон и приблизил ко мне. Я тут же тихо вскипела: как неприкрыто он изучал мою тоску, беспардонно влезая в душу. И все же любопытство во мне пересилило гнев. Кипящие цветные клубы внутри медальона на глазах окрасились в синий. Не в яркую голубизну сострадания, а в более тусклый оттенок лазури.

Иеварус с минуту совершенно неподвижно смотрел на медальон, апатично моргая. Шум катящей по брусчатке кареты не покидал нас ни на минуту.

– Он сломан, – в конце концов заключило Семя.

– Нет, не сломан.

За окном шагали кто куда прохожие, старательно не замечая, что окружающий мир стремительно истекает кровью.

– Почему цвет изменился? – гадал Иеварус.

Я вздохнула. Проще ответить, чтобы он успокоился.

– Мне грустно.

– Грустно?

– Помнишь, как я улыбаюсь?

Он в знак понимания ткнул себя в уголки рта и растянул их в уже знакомой нелепой гримасе.

– Улыаюфа от так, – произнес он, не смыкая напряженных губ.

Это вызвало у меня вялую усмешку.

– Грусть – это радость наоборот. Когда мне грустно, я тоскую. Чувствую слабость и пустоту в душе… – Как же еще описать? – Чувствую себя плохо.

Семя совершенно окаменело, тупо глядя перед собой и переваривая мысль. Я буквально чувствовала, как трудно ему даются эти чужеродные понятия.

– Почему?

– Потому что погибла моя подруга. – Я скорбно понурилась. – А другую я предала.

– А сострадание? – не унимался Иеварус.

– Чувства переменчивы, я говорила. Таково свойство человеческой души. Порой она полна счастья и надежды, а порой – гнева и страха. Чувства, как и люди, совершенно разнообразны.

* * *

На месте нас встретил караул стражи. Перед шагающим Семенем солдаты расступались широким кругом.

Люсия находилась в каземате – босая и в простых рубахе с пятнами и штанах вместо привычной черной рясы, которую конфисковали. До чего убогий вид! Вся в грязи, с седыми перепутанными лохмами, она была закована в кандалы с редкими мазками фиолетовых чернил, подавляющих всякие чары.

– А я все думала, когда же ты появишься, – заговорила узница с неказистого стула в углу каземата. Она присмотрелась и с удивлением обнаружила со мной Иеваруса, который уже снял капюшон. – Да с тобою высокий гость! – беззлобно усмехнулась она. Ни Владык, ни их порождений монахиня не признавала.

Она поймала мой взгляд и вдруг закатила глаза.

– Да не смотри ты так слезно, Далила. Не меня тебе жалеть надо.

– Умоляю. – Я схватилась за решетку, сбросив маску равнодушия. Мне просто мучительно хотелось как-то ей помочь. – Умоляю, просто назовите убийцу!

– Как, если я ничего не знаю?

Я со вздохом отошла от прутьев и рухнула на шаткий стул.

– Зачем вы так? – помолчав, напрямую спросила я.

– Что зачем?

– Не надо. Сами же понимали, что я сглупила, ляпнула сгоряча. И доказательств нет.

Люсия посмеялась.

– Ты как маленькая. Ступишь на эту дорожку, и обратного пути уже не будет.

Какое-то время мы молчали, пока она не решила по старой памяти превратить встречу в очередной разговор по душам.