До чего тяжелая! Ее нечеловеческому весу, конечно, меня практически не замедлить, но такого я все равно не ожидал. Повезло, что моя сила – а сила так часто присуща акарам – столь внушительна. Это вдохновляло, укрепляя чувство родства с моими корнями.
Мы ускорили шаг, но все равно часто приходилось останавливаться. На очередном привале Говард ушел на разведку и вернулся с частями акарской сбруи, а вскоре мы набрели на ее хозяев. Павших.
По земле тянулась кровавая полоса, усеянная трупами, и чем ближе к сердцу этой мясорубки мы подбирались, тем чудовищнее становилось зрелище. Весь лес был проникнут вонью тухлятины от штабелей убитых акар.
Трупы, трупы, трупы… Кругом – одна смерть.
– Что здесь случилось? – недоумевал я.
– Нора, – произнес Говард.
– Знаю. Хрома, дай слезть.
Я опустил ее на землю. Протезы разжались и зашелестели чешуйками, вновь оживая.
– Ты впервые назвала меня по имени, – усмехнулся я.
Нора отвернулась.
– До поры до времени мы на одной стороне. Но дашь повод – разделаю тебя глазом не моргнув.
– Я это уже слышал.
Она вышла вперед. Их парочка точно что-то знала об этой кровавой бойне.
– Что здесь произошло? – переспросил я и тут же сам выяснил ответ, обогнув крупный валун.
Среди десятков кровавых тел лежало богопротивное нечто – ком плоти и костей с торчащими во все стороны конечностями, точно грибные ножки. Пасть шириной во все тело была утыкана затупленными клыками сплошь в акарской крови.
Тварь уже обмякла, так сказать, сдулась, но все равно один вид этого мясного серо-зеленого шара вгонял в дрожь.
– Это что за ужас?! – поразился я.
– Во время последнего сражения наш запас Хаара вытек из цистерны и собрался в это чудище. – Нора помолчала. – По правде, если бы не оно, нас бы смели и обороне пришел бы конец. – Она положила на тварь металлическую ладонь. – Спасибо, что ли.
Рука вздрогнула. Ком – у меня замерло сердце – ни с того ни с сего пришел в движение. Мы тут же отскочили с оружием наголо: Говард выхватил клинок, я – секиру, Нора шумно перестроила руки.
Однако тварь откатилась только на ладонь и сползла в небольшую ложбину.
– Отбой, чудище сдохло, – не слишком-то уверенно сказала Нора.
Я тут же завертел головой по сторонам. Неужели западня? Если акары нападут, нужно успеть ударить Норе и Говарду в спину.
– Что-то не сходится, – задумался солдат и подошел к груде раздутых трупов.
– Поясни, – приказала она.
Говард опустился на корточки.
– Здесь столько народу полегло, и тела сравнительно свежие. А ведь сражение было год назад.
– Насколько свежие?
– Им не больше недели. Признаки разложения только начали проявляться. У всех, кроме туши, – указал он на мясной шар.
– Тварь, верно, на них охотилась. И так допекала, что пришлось ее прикончить.
Я подошел к обмякшему кому. Останки давали понять, что здесь случилась кровавая баня – но почему, из-за чего? Эта загадка не давала покоя.
– Бой не был вынужденным, – осенило меня при виде всей картины бойни. – Здесь добывали славу.
– Чего? – переспросила Нора.
– На акар никто не охотился. Охотились они.
– Чудно. Значит, сотней дикарей меньше. – Она развернулась и уже хотела уйти.
– Вы не понимаете, – поглядел я на них с Говардом. – Охота у моего народа в крови. Убей неубиваемого зверя, и тебя зауважают все. Думать надо не о сотне убитых акар, а об одном живом, кто нанес смертельную рану. – Я обошел тушу поверх трупов моих собратьев, ведя по ней рукой.
И вот нашел искомое. Не ошибся все-таки.
Нора с Говардом тоже подошли, и последний побледнел.
– Владыки, это что такое?
– Смертельная рана, – ответил я.
Прямо в мясном боку чудища была до того глубокая вмятина, что всю половину тела, превратившуюся в один большой черный кровоподтек, вдавило внутрь.
– Тот, кто прикончил этот ужас, обрек себя на почет. – Я по очереди заглянул Норе и Говарду в глаза. – Такой почет, что хватит сплотить под своим началом все племена.
Глава семьдесят восьмая
Далила
В годы падения Асаманского царства, когда Хаар начал стремительно смыкаться, противостояние между Клерией, Музеей и дальними державами отошло на второй план. Конец распрям положило перемирие – но вынужденный союз перед лицом опасности всегда недолог. Нависшая угроза гибели и страх разделить судьбу забвенных привел к тому, что народ Бравники вложил силы в искусство, в культурное Возрождение. Музея превратилась в истинный храм творческого гения, Клерия – в оплот цивилизации и развития. Болтон же стал паршивой овцой.