Одиннадцатый цикл

Из пятисот сорока пяти обученных ополченцев осталось в живых две сотни. Вдобавок мы лишились заклинателя тумана. Хуже положения не придумать. Да, при виде поля боя даже не верилось, что в обороне хоть кто-то выстоял, но моей боли это не утишало.

Во всем виноват я. Пусть щенок Кэссиди подставил, пусть чесались руки добавить к мертвым еще одного, вся катастрофа лежала на моей совести. Я возглавлял оборону, отдавал приказания – и всех подвел. Так стремился удержать строй, что пожертвовал слишком многими. Должно быть, в последний миг умирающие гадали, где их генерал. Где прославленный Эрефиэль, хваленый сын Белого Ястреба. Смешно! Если бы Нора не всколыхнула наши силы, бросившись на врага, битва наверняка завершилась бы в пользу противника.

При первой же возможности я в карете отбыл в Клерию, где предстояло объясняться в своем позоре.

Всю дорогу мне не давала покоя одна дума, настойчиво скребясь по внутренним стенкам черепной коробки. Метательные копья.

Их размер, материал, строение… Мастерству горцев и лесных аборигенов такое оружие недоступно. Даже вдали от поля брани перед глазами стояло, как эти иглы взмывают в небо. Гладкие, с зубом на конце, из блестящей первоклассной стали – такой зеркальной, что видишь свое растянутое отражение. Копья торчали из земли глумливой пародией на надгробия подбитых солдат. Чем старательнее я убеждал себя, что акары сами нашли сырье и способ делать эти безумные снаряды, тем смешнее становилось.

А значит, дело обстоит куда хуже. С кем же они заключили союз?

* * *

Я задернул занавески. Свету не было места в моей карете, но он все равно протягивал в щели длинные пальцы.

В детстве я имел дурную привычку выщипывать перья из головы – так, как порой расковыривают ссадину, но с годами стал просто их теребить. Люди так теребят мочку уха.

Карета прокатила по гудящим улицам Клерии навстречу приятной тишине Малого района.

С бюрократией, этим мнимым достижением прогресса, приходилось мириться. Трибунал будет фарсом. Меня не осудят, не обрушат на мою голову пламенную отповедь, не вынесут приговора.

Фактически я просто отрапортую суду о произошедшем, а они пусть делают с этим что заблагорассудится.

В коллегии напыщенных и высоколобых законотворцев преклонных лет присутствовала также и вершительница Фелиция Оберн.

Делегатом от королевского совета был Брут – суровой и деловитой наружности дворянин с округлым брюшком. Лично короля Астона Тиэмена представлял виконт Плитти, заведующий делами ополчения, – худосочный и вытянутый, как чертополох, старик. Рядом восседал главнокомандующий Орсон, уже слишком дряхлый для схватки, но не растерявший своей грозной славы. В молодости он даже бился бок о бок с отцом.

Отцу и принадлежало последнее место – естественно, пустое.

Я говорил напряженно, с жаром, слова сами слетали с языка. Без обиняков указал на безответственность Кэссиди, пересказал ход событий, начиная с его безрассудного приказа, который обрек на гибель разведчиков и раскрыл наши карты.

Бард Максин, продолжал я, остался невредим – на этом месте Брут облегченно выдохнул, – а вот чародей Гурик пал, и это огромная утрата.

По ходу моего рассказа мрак на лицах коллегии все сгущался. Я был в грязных латах, под мышкой стискивал помятый шлем и вообще вид имел крайне неопрятный, зато голову держал высоко, и голос мой не дрожал.

– Вы наверняка преувеличиваете, генерал-лейтенант, – заговорила судья Оберн. Я считал намек: пересмотрите заявление, ведь оно скажется не только на ходе войны.

– Я говорю, что видел своими глазами.

Отступать нельзя. Угроза слишком серьезна.

– Сынок… – заговорил главнокомандующий Орсон, обладатель пышных вислых белых бакенбард, перетекающих в усы.

– Будьте любезны так меня не называть.

Моя пощечина главнокомандующему заткнула сразу всю коллегию. Я им не нашкодивший сопляк. Я сын Белого Ястреба, и они понимают, что это значит.

– Эрефиэль, – со спокойным видом исправился Орсон. – Я в военном деле куда дольше вашего и не помню, чтобы акарам хватало ума продумывать столь глубокую стратегию.

– А вожак по имени Мукто? – На этой фразе все отвели глаза. И пусть, сглаживать углы я не намерен. – Глупыми акары никогда не были. Они вспыльчивы.

Орсон не возразил, но фыркнул, словно я втолковываю какую-то азбучную истину. Я продолжил:

– Гнев, любовь, гордость. Их чувства всегда столь остры, что могут вспыхнуть в любой миг. Нам исключительно повезло, что из-за этого орда распалась и погрязла в междоусобицах. Не глупость их разобщила, а попытка собрать под один стяг и насадить дисциплину.

– И ни с того ни с сего они сходятся ради общей цели – так, значит? Взялись за ручки, воспевают мир? – насмехался Плитти.

– Воспевают войну, – поправил я. – И может статься, не объединились добровольно, а сведены насильно.

Коллегия вполголоса посовещалась, приподняв головы над трибуной.

– Вы утверждаете, что акары образовали союз прямо у нас под носом и разведка не заметила? Что перескочили ступени общественного развития и освоили сталь прежде железа, прежде постройки нормального жилища?