За ней, точно на свадьбе, стелился полог белоснежного платья. Она спустилась на холод мрамора – казалось, вполне привычный ее бледным босым ступням.
Подойдя, мать уставила на меня взгляд из-под дивных ресниц. Видимо, таилась еще где-то в обледеневшем сердце хилая искорка сострадания.
Двигалась она столь размеренно, неспешно, словно у нее в запасе целая вечность.
– Так тебе известно, – сказал я, глядя в непроницаемое лицо матери. – Я вступился за неповинную девочку. По-твоему, напрасно?
–
–
Я помялся.
– Зачем ты меня позвала?
–
– Я ничего о тебе не знаю, мама.
–
Усталость не мешала отдать отчет, что мое упрямство портит и без того трудные отношения. Меня тянуло отплатить матери за причиненную боль. Я не случайно так стремился заполнить пустоту в душе, пусть это и рождало навязчивую потребность помогать ближним.
–
Я посмотрел на нее. К чему она клонит?
– Ты намекаешь на Далилу?
–
Внутри вскипало отрадное и знакомое чувство гнева. С ним проще заковаться в панцирь черствости.
– Я знаю, что делаю.
Глава тридцать седьмая
Нора
Одной из самых значимых утрат из-за движения Хаара стали Непанта и Большая библиотека. Вероятно, библиотека уцелела, но навеки захвачена Чащей – впрочем, согласно некоторым источникам, она пришла в упадок задолго до этого. Причина остается неизвестной.
Из пятидесяти солдат у меня в подчинении лишь двадцать пережили «резню у Седого холма». Знать бы, как назовут следующую битву.
Потерю возместили новобранцами – и десятерым пришлось объяснять, с какого конца браться за меч. Кто-то поначалу мне дерзил, но это дело привычное. Приятно в назидание ставить таких на место.
После сражения моя слава гремела. Молва придала прозвищу Симург небывалый вес. Якобы я уложила пятьдесят, сто акар. Мне явно приписали еще и убитых Эрефиэлем. Пресекать толки не было ни времени, ни желания: если так меня сильнее зауважают, я не против. Женское слово в армии всегда делится надвое. Лучше уж быть для всех живой легендой.