Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

16.12.65. Прочел Эдику Земцовскому[934] рассказ «Преодоление»… Это рассказ о подавлении индивидуальности… Даже человек – сама совесть, сама справедливость – может быть неприятен. Его зло в конкретности, расставленности и точности доводов. Он наверняка знает, где черное (и его границы), где белое. А другие не так отчетливы – их резали не ножом, а оттачивало море… Я должен дать человека, тяготеющего над другим… Когда они вместе, то все делает этот. Он даже не знает, как обойдется без него. Потом оказывается, что тот только мешает первому…

ПРАВИЛО ДЛЯ СЕБЯ: Перед тем как сесть писать рассказ, обязательно в дневнике обсудить его этическую, философскую концепцию и структуру (фабулу).

20.12.65. Конец года для меня, к сожалению, не такой счастливый. Вторая кошмарная рецензия на повесть. В «Комсомолке» от 16.12. обзор Г. Радова[935]. Я обвинен в социальной инфантильности и непротивленчестве. А в художественном отношении объявлен эпигоном Аксенова, только «труба пониже, а дым пожиже». Сразу же отреагировало телевидение. Шум. Вероятно, не будут ставить спектакль… Помогает Карасик[936] – но! политика – это так серьезно…

31.12.65. …А пока неистово ругают «Юность». Вчера доклад секретаря ЦК комсомола Павлова[937] – стилистика 52‐го года. Черт знает что. Неужели и теперь его никто не одернет?

Рассказали, что он на съезде сказал, обращаясь к представителям политуправления армии:

– Как вы могли послать Евтушенко на Кавказ на сборы? Вы хотите ему ореола Лермонтова? Нет. Если посылать, то обеспечить ему Мартынова.

10.1.66. На телевидении сняли Фирсова[938], трех редакторов. Закручивают гайки. А в Москве Павлов обвинил «Юность» в безыдейности. Мой редактор пока еще держится. На телевидении неясно. Карасик запускает в ротатор сценарий[939].

Поживем – посмотрим. Пока ничего не получается.

2.3.66. Девочка-отличница пригласила подруг на день рождения.

– Значит так, – сказала она, – ты сделаешь себе прическу – хвост, а ты, наоборот, заплетешь косички. Наденете школьные платья с белыми фартуками.

Когда вас спросят, как вы учитесь, то скажете: «Неважно, но мы стараемся учиться лучше».

За столом вам предложат конфеты – прошу, больше одной не берите и в карманы не набивайте, это некрасиво.

– Знаешь, я к тебе не смогу прийти.

22.5.66. В риске есть действительно что-то важное. Если рискуешь, преодолеваешь робость и пишешь что-то очень важное, не глядя на опасность, на невозможность напечатать – получается лучше.

А с оглядкой – трусливо, плохо. Мне в жизни пришлось рисковать тогда, когда я занялся литературой. Была возможность стать хорошо оплачиваемым врачом – я плюнул и записал. А затем волнения, огорчения… и удачи. Нет, риск – если подумать – чем-то сродни счастью. Хотя бы тогда, когда что-то выходит, если ты рисковал.

27.5.66. В этой жизни сколько мне выпадет разочарований еще – трудно сказать. Сам хитрю с собой, смешно, по-детски. Пытаюсь обмануть судьбу. Вот даже этот дневник хотел не писать, пока не начнется полоса удачи. Все же полосами идет.

9.12.66. Человек – прекрасный мастер-столяр. И я хочу тоже делать это же. Ударил он, ударил я. У него получился стол, а я отрубил себе руку. Вот и все.

Или лягушка, которая очень была рада, что едет в институт. Она станет ученее и умнее! А там ее распотрошили.

11.12.66. Читаю Булгакова «Мастер и Маргарита». Ну и ну! Я потрясен… Это писатель был. Это гений…

Думаю, отчего все же его не печатали? Видимо, здесь тревожила независимость личности, ее полная раскрепощенность от времени, от власти. Никакого снисхождения к эпохе. И угол зрения такой неожиданный, а в чем-то и беспощадный. Все эти театрально-литературные игрища и шваль.

Ох-ох-ох, как потрясает книга.

13.12.66. Кончил «Мастера и Маргариту». Возможно, эту книгу просто не поняли. Она очень внутри. Возможно, испугались.

О чем она? О зле? Об ужасе необузданного, несдерживаемого зла. О добре? Кто такой Мастер – сам Булгаков? …Добро, как правило, очень пассивное, почти эфемерное, противостоит несокрушимой мощи материального зла.

…Эту книгу, наверное, можно толковать как угодно – потому-то она и опасна была тоталитарному режиму.

1.3.67. Дочитал «Мастера и Маргариту». Последние страницы читал Сашка – у него шевелились волосы. Черти уносят Мастера, чтобы дать ему покой. Нет, не свет, говорит Иешуа, а покой.

Теперь ясно – это роман о долге писателя. Это роман о настоящем искусстве для вечности, для себя. Все суета сует. Все прах, все существующее искусство в Массолите – карикатура… Мастер был счастлив, пока с ним была Маргарита и пока он писал книгу о Понтии Пилате – труд всей своей жизни. И книгу эту прочел Бог. Грандиозно до умопомрачения.

И даже не так важно, существует ли книга в действительности, – она есть в его голове. Мастер не честолюбив. Ему нужен не рай, а что-то совсем другое. Покой. И это понимает Бог.

Дьявольщина – это одна часть искусства. Но всегда будут – не могут не быть! – Мастер и Маргарита.