Читаем Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов полностью

18.4.80. Может, роли, а может – целой абсурдистской пьесы:

женщина думает (говорит), что в ее судьбе виновато отсутствие телефона. Несколько раз отказывала молодым людям, говоря:

– У меня нет телефона.

– Жаль, – отвечали они.

Она посчитала – это было пять-шесть раз… И вот теперь ей ставят телефон, но никто не спрашивает, не звонит.

29.6.80. Прочитал Катаева «Уже написан Вертер». Жуткая, талантливая, идейная вещь – громадный камень, вина за случившееся возложена на иудеев.

В книге два полюса: черное – все картавые, горящие Робеспьеры – и нежное, хрупкое дворянство с выемкой на шее, ниже затылка, готовая мишень для этой жуткой шоблы.

Я бегал от волнения по квартире, дочитав повесть.

У Пикуля[1023] было такое, но Пикуль бездарен. А то, что здесь, страшно. Резонанс будет огромный.

11.7.80. А если Дон Жуан – тип вроде князя Мышкина. Но о нем ходит слух, что он – о-го-го. Он убеждает, что он однофамилец, но ему не верят, в него влюбляются, принуждают к сожительству. А у Фрейда вроде есть, что Дон Жуан – импотент.

М. б., подумать когда-либо.

2.11.80. Думал о «Чайке». Девушка-десятиклассница мечтает стать актрисой, не поступает в институт, но идет на киностудию. Любовь со взрослым человеком – и десятиклассником. Десятиклассник едет за ней. Рабочий сцены. Она беременеет. Рожает. Идет работать санитаркой. Он пишет рассказ, а еще вернее – становится истопником. Она все же не выходит за него замуж, не хочет, не может.

Сюжет чеховский, а страшно, страшно.

21.11.80. Завтра мне 50. Если поглядеть дневник 1970 года, наверное, в нем больше было надежд, но, главное, энергии…

Скудеет и круг друзей. Юбилей показал, что они – как островки льда в океане: тают, тают, по мере приближения к югу.

Ах, как уже грустно жить, и хоть конец неведомо где, но нитка уже в руках – нет Наташки Долининой, нет многих, с кем была близость, вроде Крестинского, – впрочем, тут все живы, а так что-то не получилось.

И старики стали чужими – им, вроде Бурсова, нужна слепая любовь, что тоже не получается.

А родственники? Нет Мишки, нет папы. Старенькой, хоть и не сдающейся, остается мама.

И, главное, Оля, дамоклов меч надо мной, над нами.

Счастлив ли я был в эти годы? Добился ли того, чего хотел?

Я спрашиваю себя, свое честолюбие. Пожалуй, да. Я и не хотел большего. Теперь бы переиздать лучшее, сделано не так мало. И энергия доброты выделена в мир…

И еще – у меня прочный дом, и он останется прочным, пока мы все вместе, иначе – катастрофа.

Боюсь ли я будущего?

Очень. Я перестал в него верить, я не уверен, что оно сохранит нас всех. Я смотрю вперед грустно – где Васька?[1024] Количество потерь будет все расти и расти.

Итак, завтра – 50! Как хочется, чтобы уже было послезавтра, чтобы началась мирная, тихая жизнь более короткой и неизбежной моей половины.

15.8.81. Байка о домработнице Гершановича[1025]. Она стала выдавать себя за гинеколога. Привела домой, показала диссертацию хозяйки, продала таблетки «от беременности». Все покупатели забеременели, пришли ей бить морду. Оказалось, она уже не работает.

17.9.81. Шестов пишет, что Петр (по Евангелию) трижды за ночь отрекся от Христа – это не мешало поставить Храм в Риме и поклоняться ему.

Крупные недостатки великих людей часто обращаются достоинствами. Пушкин поливал Керн, это все знают, но это не мешало говорить о ней: «Гений чистой красоты» – строка, уведенная у Жуковского о Лалле-Рук (царица!)[1026]. Нужно разобраться, не являются ли плюсами минусы великих людей. Не это ли поднимает их над нами?

И на солнце пятна? Хорошо это или плохо? А если без пятен? Один желток? Нет, хуже, искусственнее. Ну что за солнце такое – ни пятна. Нужны пятна! Ибо они – полнота жизни, сама жизнь. А все рафинированное, стерильное – фальшь, придумка.

Я ищу, где лучше или где глубже?

Иногда – так, иногда – так.

С Пушкиным – где глубже, а с Семашко[1027] – где лучше. Или – что кормит.

И все же я не тот человек, который самоуничижается, отрицает блага. Я – не герой. Мне ближе «лучше», чем «глубже».

9.2.82. Я подумал, что Пугачева – это цыганщина, отсюда ее удивительная популярность. И в Высоцком это было…

15.2.82. Из сюжетов. Человек с абсолютным слухом, талантливый музыкант, становится инженером. Он слушает музыку – и вздрагивает. Его настроение портится на весь день. Он мученик чужой бездарности.

4.3.82. Старики знакомятся в кафе. Он – профессор. Она – портниха. Она все время говорит. Он любит тишину. Она все переоборудует у него дома… Тут и телефон – и что хочешь. А раньше телефона у нее не было.

Он не может работать, думать, погибает.

18.3.82. У одного Олиного родственника были сапоги, которые он считал счастливыми. Он держал их в сейфе. Надевал в самые ответственные моменты жизни. Только в них летал на самолете.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное