Одиночество. Пути преодоления: в Церкви, семье и обществе

В традиционных семьях, о которых я сказал, детей могут воспитывать строго, они могут по местным традициям не допускаться со взрослыми за стол до какого-то возраста, но практически все они знают: случись с ними что-то — и папа за них убьет, а мама за них умрет. У нас же довольно часто ребенок сыт, одет, но брошен — с ним все происходит как бы само по себе. Про одинокую маму с ребенком говорят: «женщина с прицепом», и сами мамы нередко так и воспринимают своего ребенка — как прицеп, как нечто, что где-то позади них болтается и что они за собой тащат. Удивительно ли, что «прицеп» отцепляется при первой же возможности и уезжает далеко и надолго? Так что все дело в системе взаимоотношений. Если люди друг друга любят, они никогда не оставят друг друга в нужде, и для них ни тесная квартира не будет преградой, ни переезд за пять тысяч километров, ни что-то еще.

Бывает, правда, и так, что сын или дочь и согласны бы взять пожилую маму или отца в свою семью, но не могут, потому что он или она негативно относятся к зятю, невестке и настроены их семью разрушить. И супруги в этом случае, безусловно, имеют право защищать свой брак. Здесь пожилому человеку, который жалуется, что сын или дочь его бросили, «предали», стоит, наверное, вспомнить известных стрекозу и муравья: если ты жил как хотел, ставил свои желания и мнения превыше всего, то и последствия принимай соответствующие. И пока человек жив, пока остается еще какое-то время, он может задуматься об этом, понять, что делал не так.

Даже если он уже ничего в этой ситуации не сможет исправить, он сможет исправить хотя бы свое отношение. А это для Бога в нас очень важно.

Бывает, что человек боится не столько одиночества в старости, сколько одиночества в крайней немощи, в предсмертном уже состоянии. Будут рядом любящие близкие или нет? Очень многим свойственно думать, что если нет — они окажутся в аду на земле. Но на самом деле любой человек, даже окруженный заботой и любовью близких, должен понимать, что обстоятельства его ухода из этого мира непредсказуемы. Они откроются только тогда, когда настанут эти последние месяцы, дни, часы. И никто не может знать, что тогда будет с нами, что мы будем чувствовать, окажется ли кто-то рядом и будем ли мы нуждаться в этом. Но мы должны твердо знать, что, когда это время наступит, очень многое будет зависеть от нас самих: от того, как мы прожили свою жизнь и что выкристаллизовалось в нас как самое главное.

Мне памятны в этом смысле два различных примера. Я видел, как доживала свои последние дни очень пожилая женщина, которую я хорошо знал. Ей было далеко за девяносто, и практически до последних месяцев жизни она заботилась о себе сама. Жила строго, размеренно, поддерживая в квартире идеальный порядок. Когда она не смогла больше вставать, ей наняли сиделку. И все свои последние дни эта тяжело больная женщина больше всего страдала не от того, что умирает, а от того, что может только лежать и смотреть, что делает сиделка, от того, что чужой человек находится в ее квартире и она не может ежеминутно следить за ним и руководить им.

А другой пример — это последние годы жизни архимандрита Кирилла (Павлова), которого мне доводилось посещать, когда он уже был прикован к постели. В то время как он в какие-то короткие моменты приходил в себя, плавясь от температуры, задыхаясь от душившей его мокроты, не имея возможности пошевелить парализованными конечностями, его взгляд обращался к тем, кто ухаживал за ним, он спрашивал, как они себя чувствуют, не тяжело ли им, молился о них. И надо хорошо усвоить: это только кажется, что к такому расположению души прийти достаточно легко. На самом деле это плод многолетней подвижнической жизни, и прежде всего — плод смирения. Помню, как в ответ на сочувствие людей его состоянию отец Кирилл неизменно удивлялся: «А что еще я, грешный, заслужил?»

Немало глубоко верующих людей умирало и умирает в полном одиночестве. Это в том числе очень многие святые, которых подчас некому было даже похоронить или похороненные в безвестных могилах — как, например, немалая часть новомучеников Российских. Но я убежден, что эти люди, покидая земную юдоль, думали прежде всего о чем-то другом — не о своем одиночестве. Благодарили Бога за прожитую жизнь, просили у Него прощения за то, что было в этой жизни не так, молили о Его милости в судный час ко всем, чающим жизни будущего века. А вот ропота и обиды не было, они наполняют только тех, кто болезненно любит себя. Эта готовность потерпеть в конце своего земного существования скорбь, понести внутренний труд, чтобы еще хоть немного очиститься, как очищается золото в раскаленном горниле, и приблизиться к Бог — очень важный момент нашей веры. Для человека вся его жизнь должна быть восхождением, и если он так воспринимает ее изо дня в день, то на смертном одре он будет совершать последние, самые трудные шаги к вершине. И старость, болезнь, сама близость смерти станут для него лишь ступенями. И — предвестниками Встречи.

Одиночество в обществе