Одиночество в глазах (СИ)

- Я просто немного устал, - содрогается Тарьей и боязливо прячет глаза.

- Ты молчал всю дорогу, пока мы ехали домой из больницы, - Хенрик напряжён и взволнован, но усиленно пытается говорить как можно спокойнее. Холм заботливо гладит Тарьея по голове, скользя глазами по его измятому лицу. Свинцовая тоска, размазанная под глазами, и стиснутые в тонкую линию губы. Хенке хочется верить, что виной всему проклятое сотрясение и вскоре Тарьей придёт в себя. - Что случилось, пока меня не было?

- Я должен рассказать тебе кое-что, - через силу цедит Тарьей, стягивая с себя массивные ботинки. Голова тяжелая, словно каменная глыба, а сердце отсчитывает удар за ударом, как маятник часов. Сандвику хочется провалиться сквозь пол, чтобы не чувствовать нахмуренного взгляда Хенке. Чтобы оттянуть разговор, который превратит его недавно наладившуюся жизнь в руины.

- Какие-то осложнения после сотрясения? – Хенрик обхватывает ладонями холодное лицо Тарьея и внимательно всматривается в его глаза. - Не пугай меня, Тарьей.

- Нет, нет, всё в порядке, - отрицательно мотает головой Тарьей и опускает глаза в пол. - Просто я виделся кое с кем в больнице.

- С кем? – Хенрик кривит губы и удивлённо поглядывает на подрагивающие пальцы Тарьея.

- С Германом, - на одном дыхании выстреливает Тарьей, крепко зажмуриваясь. Одним махом всё внутри обрывается и снежной лавиной катится в низ, на самое дно, откуда выбраться будет не так просто.

- Твой бывший? – голос Хенрика выгибается дугой, разлетаясь на сотни стеклянных ошмётков. Каждый осколок впивается в горло Тарьею, выпуская вязкую кровь тёмными дорожками. - Он приходил к тебе?

- Да, - кивает Тарьей и пускает стрелу бегающего взгляда прямо между ребер Хенрику.

- Что он от тебя хотел? – Хенрик подрывается на ноги, нависая над Тарьеем с грозным видом.

- Мы просто поговорили, - боязливый шепот Тарьея напоминает Хенрику вой безжалостного ветра – такой же душераздирающий и убийственно-холодный. Холм пытается слушать, но не может заставить себя поверить. Хочется упасть на колени и разрыдаться во всё горло от той ядовитой безысходности, которой подвергает его Сандвик. До ушей едва доносятся приглушённые слова: - Я рассказал ему о тебе.

- Это всё? – Хенрик недоверчиво взводит брови и с вызовом скрещивает руки на груди. Ему нужны ответы, потому что в беззащитных глазах Тарьея лишь плетётся паутина из тревоги и страха. Он ходит по лезвию ножа, закапывая Хенрика в могилу пресных сомнений. Дурное предчувствие.

- Я сделал глупость, - голос Тарьея простуженный и виноватый, а пальцы лихорадочно сжимаются в кулаки. В голове воронка запутанных мыслей, которые напрочь отказываются складываться в предложения. Сандвик дышит слишком тяжело, а в горле скручивается ком жалящих слов, которые не хватает сил выдавить из себя. Тарьей однажды поклялся себе, что не станет строить отношения на вранье. Он не хочет поступать с Хенриком так, как поступил с Германом.

- Какую? – Хенрик выплёвывает новый вопрос, оседающий пеплом на тоненькой плёнке сознания.

- Мы поцеловались, - отзывается Тарьей, сглатывая кислое чувство вины.

- Блять, Тарьей, ты что, издеваешься надо мной? – Хенрик взрывается. Воспламеняется за какую-то долю секунды, как спичка. Нежную гладь голубых глаз заполняет кровавое море злости, растекающейся по лицу желваками. Холм не верит собственным ушам и расхаживает по комнате, нервно потирая виски. Голова раскалывается пополам вспышками могучего грома – Тарьей подложил ему свинью. Тарьей предал его после двух недель отношений. Тарьей ударил по самому больному: он ничем не лучше Терезы.

- Я не хотел этого, - Тарьей бросается к Хенрику, падая перед ним чуть ли ни на колени. Слёзы бегут ручьём, а голова кружится, как заведённый волчок. Он должен сделать всё возможное и невозможное, чтобы Холм простил его. Сандвик не выдержит ещё одной потери. Новый выстрел в сердце может стать для него последним.

- Враньё! – кричит Хенрик, отпихивая от себя Тарьея. Он даже не смотрит на него, продолжая метаться по комнате, как угорелый. Растерянно размахивает руками, а в груди разгорается удушливый пожар. Холм медленно распадается на куски, как разрушенный пазл. Засыхает в немом горе, жадно глотая последние остатки воздуха. Хенрику кажется, что он умирает. - Если бы ты не хотел этого, ты бы не пускал в свой рот кого попало.