Одиночество в глазах (СИ)

- Я был идиотом и слабаком, потому что отказался от тебя, - Тарьей подавляет слёзы, собирающиеся в глазах, и опускает голову. Впервые за прошедшие полгода в голову ясно ударило осознание того, что его жизнь с Германом могла бы сложиться совсем по-другому. Если бы он не ушёл от него тогда, когда жизнь казалась несусветным кошмаром, ему бы не пришлось бороться в одиночку. Вместе с Германом они бы выстояли.

- С Хенриком ты чувствуешь себя сильным? – Герман бьёт под дых острым вопросом, который взбалтывает сознание Тарьея с невозможной силой. Мысли рассыпаются пылью под ногами, ударяя в нос едким запахом опасности, но Сандвик не может ответить на этот вопрос даже самому себе. Он помнит, сколько для него сделал Герман. Именно Томмераас помог ему поверить в то, что не нужно бояться своих чувств, какими бы сильными и изматывающими они не были. Любовь – это дар, который нужно принимать с благодарностью, а не загонять под землю.

- Откуда ты знаешь его имя? – удивляется Тарьей, поднимая на Германа свои полыхающие зелёные глаза. Кажется, Томмераас ухмыляется, но от пристального взгляда Тарьея не ускользает замешательство в его глазах.

- Неважно. Просто ответь мне на один единственный вопрос: ты любишь его? – Герман не бьёт, а выстреливает в самое сердце свинцовой дробью. Пуля вылетает сквозь толщу тканей, продырявливая грудную клетку. Падает с грохотом на пол, оставляя в сердце дым сожаления. Прошлое не вернуть, и оба парня прекрасно знают, кого любит Тарьей.

- Люблю, - смущённо протягивает Тарьей. - Но это не значит, что я не любил тебя.

- Любил. А я люблю тебя до сих пор, - с надрывом чеканит Герман, пропуская каждое слово через сито хриплых вздохов. Вынуждает себя смотреть прямо в глаза Тарьею, а в душе собирается порох забытой боли. Такую боль не способно излечить время – только человек. А Томмераасу не нужен никто другой. Застыл в тупике и бьётся головой о стену уже который месяц, не находя выхода. Просто не хочет искать. - Я, как наивный дурак, пытался вернуть тебя.

- Не уходи, - Тарьей внезапно хватается горячими пальцами за ладонь Германа, притягивая к себе. Необъяснимая сила не позволяет отпустить. Сандвик так и не научился терять людей, часто забывая об их чувствах. Затягивал в зыбучие пески ложных надежд, не закрывая дверь в прошлое вовремя. Выстраивал вокруг сердца стены страха, заставляя других пробивать их голыми руками. На смену страхам всегда приходит гибельная боль, с которой можно справиться, только исправив ошибки прошлого.

- Что? – Герман хмурит брови в немом удивлении и заворожено смотрит на их с Тарьеем переплетённые пальцы. Так долго Томмераас мечтал об одном случайном прикосновении, а теперь колит и жжёт только больнее. Не остаётся сил сдерживать слёзы, когда душа нараспашку, когда сердце разъедает щемящая тревога. От лица Тарьея его отделяют нагретые сантиметры воздуха, и Герман чувствует, что сорвётся.

- Поцелуй меня, - глаза Тарьея искрят похлеще оголённых проводов, а губы сжимаются в медово-мучительной жажде поцелуя.

Герман сдаётся и в который раз плюёт на собственные чувства. Он знает, что этот поцелуй его убьёт. Но он готов умереть снова, лишь бы в последний раз прикоснуться к родным губам, которые полгода видел только во снах. Целует грубо и требовательно, потому что знает – прощальный поцелуй будет ядовитым и болезненным.

*****

- Ненавижу фуршеты после показов, - Хенрик бросает на кровать пакет с фруктами и попутно стягивает из себя джинсовую куртку, краем глаза наблюдая за Тарьеем. Измученный вид блондина не давал ему покоя всю дорогу до дома. Холм надеялся, что в своей комнате Тарьей отвлечётся от больничного давления и мгновенно расслабиться, но он ошибался. - Журналисты готовы задавить тебя провокационными вопросами.

Сандвик практически не моргает и не шевелится – сидит на кровати, уткнувшись мутным взглядом в белую стену. Он вошёл в свою комнату раньше Хенрика, но так и не удосужился снять с себя куртку и ботинки. Будто связан по рукам и ногам ржавыми цепями. Будто горло выжигают густые языки пламени. Будто перед глазами залегла свинцовая тьма, въедающаяся под кожу вместе с частичками колючего воздуха. В голове клубится живое тёплое воспоминание о поцелуе с Германом. Прошло несколько часов, а Сандвик до сих пор не может выбраться из коматозного состояния. Чувствует себя последним подлецом и предателем, но на губах до сих пор ярко ощущается солёный привкус поцелуя, разбавленный капельками цитруса. Слёзы Германа и его собственные слёзы. Тарьей снова всё разрушил. Снова собственными руками вырыл глубокую яму, в которую тащит за собой ещё и ни в чём не повинного Хенрика. Сандвику суждено остаться одиноким до конца своих дней – наказание за причинённые страдания близким людям.

- Эй, Ти, что с тобой? – Хенрик обеспокоенно касается плеча Тарьея, но ответного взгляда не получает. Сандвик будто смотрит сквозь него и пугливо дёргается от каждого касания, как ошпаренный. Холм настороженно вслушивается в каждый его вздох: - Выглядишь неважно.