Одиночество в сети. Возвращение к началу

Надин дом был похож на городскую библиотеку. Кроме кухни – «потому что там влажность повышенная, а для книг это вредно», – книги были везде. Это были не только ее книги. Большинство из них – книги ее отца. Он годами приносил их домой и «захламлял хибару», как говорила бабушка Сесилия. А еще бабушка сказала, что «только дом начнет гореть, мы сгорим с этими книгами еще до того, как успеют приехать пожарные, потому что библиотеки горят быстро».

И здесь у него в голове промелькнуло видение, длившееся долю секунды: как книга, которую он искал, упала на пол балкона, когда он доставал из рюкзака свой телефон, чтобы показать матери Надино фото. Тогда он не обратил на это внимания. Не мог также припомнить, чтобы видел ее когда-либо позже, в своей комнате. Только сейчас понял, что, должно быть, Надя положила эту книгу ему в рюкзак.

Глянул на часы. Скоро шесть утра. Он вернулся на чердак, сел за письменный стол и написал матери:

Мамочка,

ты, наверное, уже давно в аэропорту. Насколько я тебя знаю, ты приезжаешь в аэропорт как минимум за два часа до отлета.

Кстати, относительно аэропортов. Ни папа, ни я не понимаем, почему ты всегда хочешь быть в них одна. Может, когда-нибудь расскажешь нам. Если это не какая-то тайна. Не могу представить, чтобы моя Надя не провожала меня в аэропорту. Для меня это было бы самой странной из всех возможных странностей.

Хорошего полета. Безопасного. Без приключений. Завидую тебе: ты уже сегодня увидишь Манхэттен. Единственное место в Штатах, где я мог бы жить, – это Нью-Йорк. Потому что это не американский город в Америке. И учиться я тоже хотел бы там. Мечты, мечты. Причем, очень дорогие. Может быть, после бакалавриата…

А когда ты приземлишься и обустроишься, пожалуйста, вспомни, что тогда на балконе, когда мы пили виски, у меня с собой была книга. Помню, в названии было слово «Одиночество». Такая коричневая обложка. Там парень целует блондинку. Не могу найти ее, а мне очень нужно ее прочитать.

И может быть, позвонишь папе, ладно? И пиши иногда, как там у тебя дела.

Позвони ему. И напиши ему. Мне можешь не писать, потому что папа мне расскажет, что ты звонила или писала. Он все расскажет. Ничего не пропустит. Потому что для него это событие, когда жена звонит ему из командировки. Доставляй ему хотя бы иногда такие эмоции. Пожалуйста.

У тебя хороший муж, а у меня – отец.

Целую Тебя,

Якуб

Когда он вышел на улицу, моросило и дул холодный ветер. На скамейке под навесом трамвайной остановки он заметил мужика в полосатой майке и еще пару типов, завсегдатаев винного отдела в супермаркете. Один из них прижимал к себе коричневого тощего пса, обернув того спортивной фуфайкой.

В трамвае он открыл ноутбук и еще раз прочитал письмо от Нади. Она так умела описать мир, что этот мир вставал перед его взором во всем своем многоцветье, он слышал все его звуки и даже чувствовал его запах. Бумажные письма, с которыми еще недавно она бегала к почтовому ящику и которые, преодолев несколько улиц, попадали к нему, были полны такими же яркими историями, хотя касались самой что ни на есть повседневной жизни.

На кухне на столе он нашел листок.

Узнал почерк отца.

«Мамин рассольник, к сожалению, закончился. Виноват, сам тоже очень его люблю. Я приготовил для нас щи. Найдешь в кастрюле на плите».

Улыбнулся, подошел к двери спальни, приложил ухо и услышал храп. Спустился в булочную, купил булочки, а потом – уже в супермаркете – бекон, яйца и помидоры. Отец любил яичницу с беконом, и обязательно с помидорами.