Одиночка

Нет, хорошо, что папа этого не видел. Догадывался, но знать – не знал. Сейчас, сидя в уютной, недавно отделанной комнате, хорошо обсуждать. Ведь все уже прошло, было, но прошло, а они тут, напротив друг друга, как и двадцать лет назад, сидят-посиживают, едят колбасу и варенье – абрикосовое, прямо из банки, ложкой, и на печеньку, на печеньку, – запивают все это несладким терпким чаем а еще виски и вскрывают, зачем-то вскрывают проржавевшие с конца и до начала раны.

Не спилась, не забеременела в восемнадцать, не снаркоманилась, не сбомжевалась, как все поколение, и ладно. Уже чудесно.

И даже не сильно рано родила. По здоровью, по возрасту – самое то. «Не то» – только по отсутствию хорошего мужчины, но они, мужчины, никогда не являлись постоянной величиной. А так, конечно, странно, если задуматься.

словно есть правильное время, когда рожать

словно это в твоих руках, и ты сама можешь просчитать, отмерить, расчертить чужую жизнь до миллиметра – главное, захотеть, лишь посильнее захотеть

но нет

Нет, нет никакого правильного времени, когда рожать.

И бабки – многоопытные старые бабки, которых никто уже не слушал, знали все, знали, что ничто не гарантирует достатка и счастья потом, если достаток и счастье есть сейчас, да и, в конце концов, можно любить ребенка, родившегося слишком рано или слишком поздно; можно любить здорового и нездорового тоже, и будет это одна любовь или две разные, не так важно. Потому что одно не равно другому. Потому что отказывать в праве любви – нельзя. Можно – выбирать.

– Психолог тогда тебе бы не помешал. Мозгоправ, как раньше говорили.

– И тебе тоже, – хотела сказать Саша и сказала.

Папа мрачно, как-то по-отцовски, не по-папски на нее посмотрел. Где-то там, в глубине глаз, булькало темно-медное сорокаградусное море.

– И мне.

– Я бы хотела попробовать, походить на терапию. Это полезно. Может, когда-нибудь.

– Скажи, если нужны будут день…

– Ну папа!

– Да, я тоже пойду, – засмеялся он. – Спрошу, что делать с такой дочерью.

Что-то очень терпкое, приятное (тепло) разливалось в ее груди. Каждому вырастающему человеку нужно говорить с родителями. И весь секрет – в правильно подобранных общих а иногда и нет темах. Собственные дети – их внуки, мелкие болячки, погода, припыленные, выцветшие, неподписанные и так брошенные фото, совместные воспоминания, покупки, быт. И если ей повезло говорить с папой так, прямо, иметь силы слушать, иметь силы говорить, не брать на себя ответственность за выбор другого человека, то это уже большая моральная победа.

Но радость длилась недолго. Папа продолжил тему, виски хотело выговориться до конца.

– Я так много ошибок наделал, так много плохого.

это правда

– И хорошего, – напомнила она. – Ты помнишь, какие мы были тогда, в моем детстве? Помнишь, как колготки мне в садик подтягивал, как кашу любимую варил, нас с мамой на аттракционах катал, а как она смеялась, помнишь? Рот открыла, а зубы такие белые всегда, словно жемчужинки из моей короны, и смех откуда-то изнутри.

ты, папа, научил меня быть одной, уважать себя, научил не любить невзаимно; любить, но опираться на себя; отдавать, что должна, и лучше вообще не быть кому-то должной

– Давно было дело.

– Кому нужна праведная и скучная жизнь? Чтобы что? Я не про ужасные вещи говорю, а про то, что нужно… наконец себя прощать, – запнулась, но закончила Саша.

И не отцу она это говорила, не ему, себе.

– Знаешь, Сашк, что противно, что вот тут, у горла, сидит, сидит, бля, и не уходит. Я про Даню думаю. Дети церемониться не будут. А я как представлю, так кулаки сжимаются, что моего парня обидят. И долбит это в голове все время.

– Да, дразнить будут, конечно, будут, а он поймет или, что хуже, так и не поймет. Посмотрим. И вот это «как все», «по правилам, стандартам» уже, наверное, не наша история. Ребенок мне не для того, чтобы вечно контролировать, а чтобы вместе расти, вместе развиваться, только мне расти-прирастать к взрослости, а ему вырастать из детства. Ребенок для радости, а не для того, чтобы управлять его жизнью.

– От каких-то вещей не откупиться, хоть сколько пузом ползай потом, пытайся заплатить.

И хоть на это Саше нечего было возразить, она улыбнулась и попробовала папу растормошить:

– Давай сейчас делать что-то хорошее. Ты уже делаешь, для меня и Данечки. Спасибо тебе.

– Да-да, – сказал папа, отпил из стакана, но, как ни хотела Саша, хмурая, падающая на глаза задумчивость его не покинула. У детей и родителей одни и те же проблемы, вопрос только в том, как каждый с ними справляется.

– И мысли у меня неутешительные, да только я обижать тебя не хочу. И так дел натворил.

– Да говори как есть.