Одиночка

К тому же было приятно. Лучшей ученицей на потоке она не была, работы задерживала, иногда не досиживала сколько нужно, не дорабатывала важные мелочи, правда, со стороны не знала, заметно только ей или преподавателям тоже. Но она была к себе требовательна и, наверное, очень мотивированна. Поэтому после сданной весьма средней выпускной работы, кое-что придумала и не побоялась предложить. Доделала некоторые особо удачные варианты дизайна за время обучения, переработала выпускной проект по советам мастеров, оформила в небольшое портфолио. И повторно выслала администраторам и преподавателям школы. И появилась в базе.

– Сможешь послезавтра отпроситься, погулять с Даней в парке? – уже лежа в постели, спросила Саша Диму. И сжалась, и сама удивилась, как так сжалась, вся скукожилась, будто ждала, что от такого вопроса ее, как собаку, пусть и метафорично, могут побить. Отказать. – Я попробую его уложить в коляске, может, часа два, а то и дольше проспит.

– Холодно же.

– Мне очень важна эта встреча. Я бы не отвлекала тебя от работы.

Она почему-то чувствовала, что уже не имела права просить о такой услуге.

их лето ушло?

– Холодно будет столько гулять, – улыбнулся Дима. – Давай мы дома посидим. Он поспит, а как проснется – покормлю. Так ты торопиться не будешь, а я удаленно поработаю.

– Отлично, – облегченно выдохнула Саша. – Спасибо тебе!

– Молодец ты, – чуть позже задумчиво-вяло продолжил Дима. – Научилась чему-то новому, сферу поменяла, развиваешься дальше. И получается. Не хочешь обратно в офис?

– Пока нет. Да и вообще, наверное, нет, – также задумалась она. – Сейчас Даня маленький, а потом если даже в садик отдавать, то все равно разъезды. Сейчас уже можно делать сильную комплексную реабилитацию, я скоро запишусь. И потом занятия будут постоянно. К логопеду-дефектологу еще надо, нейропсихологу. В общем, много всего, – вздохнула.

Вздохнула – и пристально посмотрела на Диму. Она давно жила в этой «норме» и уже не боялась. Но он, он почему нужно всегда думать, как отреагирует он

ведь все, что он может – это принять или нет

ведь все это будет постоянно

Позвала. Дима уже спал. Или притворялся спящим.

* * *

Метро пахло утром. И петрикором. И помытым до скрипа асфальтом. И работой, и какими-то чрезвычайно важными делами. И собственной, приглушенной от недосыпа радостью. И людьми, совсем немного – людьми, которые имели базовый набор запахов: духи, мыло, тело спящее, тело бодрствующее; тело сверху, тело посередине, тело снизу; тело в работе, тело после работы, тело во время и после секса да вот, пожалуй, и все, все

Метро пахло утром, хотя кто-то уже обедал. И Саша ехала назад, от клиента, счастливая, тихо ликующая, пытающаяся эти эмоции скрыть от мира поездов и вагонов. На встрече от напряжения она не могла сначала говорить, но к середине собралась и обсуждала, а не только записывала в заметки новые задания по заказам. Обещала подумать и предложить свои решения. Небольшой, но постоянной работы у клиента было много, и они договорились на два маленьких проекта, а потом, по его словам, «если все будет хорошо – будем работать постоянно». Она соглашалась: да, было бы здорово.

Было бы просто замечательно.

Давка не смущала. Путь ее материального, физического – движение и пересадка, – усиливало внутреннее ощущение: все налаживается, я иду, иду вперед, как эскалатор, как толпа, как рельсы, как-то просто иду И вот это «иду» вдохновляло. Двигаться двигать-я было приятно. И можно даже немного себя похвалить. Не думать – на очищенную, прозрачную сознательность сил не было, проблесками Саше казалось, что она упадет и умрет от хронической, накапливающейся и не имеющей выхода усталости. Но сейчас, в эту минуту, было радостно и можно было, можно было себя похвалить.

ты молодец, я молодец

настоящая молодец, а не как не хотел, но как сказал Дима

На станции вышло много пассажиров, стало легче дышать. Люди вокруг – соседи справа и слева – выдохнули, как-то расправились, расселись, вмиг почувствовали себя смелее, увереннее. А они – старушка и мужчина – сидели напротив. А они – мать и сын – тихо переговаривались.

Саша не слышала о чем. Лишь видела кивающее, совсем старое, сухое, цвета постного, пельменного теста, лицо старушки, ее перебирающие пакет руки, платок, повязанный по-деревенски, что-то серое, похожее на пальто, изношенные сапоги. Может, ей было лет семьдесят, но горе вело время по собственным тропам. Она давно уже не плакала, давно уже ничего не хотела и не жила. Хотя, может, и семьдесят были глубокой старостью, но Саша по примеру праба Пелагеи считала, что это «пожилая женщина, но не слишком».