Одиночка

Он знал, что надо Сашу утешить, понежить, попытаться расслабить. Предложил ночной массаж, который, разумеется, медленно перетек бы в секс. Но ей не хотелось, чтобы тело двигали, переворачивали. Можно просто молчаливо поддержать. А массаж – хорошо. От массажа не отказалась.

И лежала, и радовалась, что лежит на кровати, почти не думает о старушке и ее сыне. Не сопоставляет, не сравнивает. Но здесь, в комнате, она не присутствовала. Думала о своем, почти засыпала, не желала замечать того, что сзади делал этот мужчина.

Ее липкое от масла тело возбуждало Диму. Он проводил руками по плечам и спине, доходил до копчика и спускался ниже – еще на пару пальцев. Раньше Сашино тело дало бы туда, к его пальцам, импульс. Напряглось, набухло под его вниманием, отреагировало и жаром, и гладким тугим узнаванием. Но сегодня мозг – человеческий мозг – командовать телу и нервным окончаниям не давал. Ее межножье было мягким, и Дима вроде трогал ее не резко, но как-то мельком, невнимательно. Лег на ее блестящую спину, завел руки под грудь и задышал, задышал так плотно, что Саша вздрогнула. От жалости несовпадения их желаний, от колкой душащей боли не-любви, или да-любви, но не такой, не такой, как надо.

Когда он, прошуршав упаковкой, вошел, уверенными, отточенными движениями, придерживая масляными руками ее бедра, то она тихо сказала не надо, сухо

Но сказала так, чтобы он не расслышал.

В глазах совсем пересохло.

Он вскоре уснул, а она размышляла. Пыталась понять, почему Дима так ее взял, лишь на несколько минут, но не смог кончить и, пробормотав про усталость, скатился на свою половину кровати и отвернулся. При всей своей чувствительности он больше ее не чувствовал.

Наверное, ему нужна была просто Саша. Легкая, веселая, сексуально заряженная. Но такой Саши больше не было да и не было уже давно теперь была Саша сложная, слитая, слепленная из разных ролей. Но Саша-Саша включая множество ролей и Саша-мама считались разными личностями.

Кто она, эта Саша-Саша, а кто Саша-мама? Как они встречались, переплетались, что образовывали? Разве она сама могла выйти из тела и рассудить? Ей, конечно, хотелось упростить, что вот она с Даней – мама, со взрослыми – Саша. Но если она тащила даже крохи мамского поведения в их с Димой любовные отношения, то это было существенно. Но и как было от этого избавиться, как?

Упала снова в ту ночь, когда всплыла несоизмеримо невыносимая догадка о счастливом и если не беззаботном, то малозаботном человеке, Диме. Еще тогда всколыхнулось противное: он не сможет ее понять никогда-никогда

Она лежала и не могла уснуть, все смотрела в темный потолок, а где-то там сыпался песок, но веки не закрывались, мышцы не двигались. В ушах нарастала тревожная тишина, молчаливая гроза, а песчинки сыпались, сыпались и насыпали печальное, но грустное осознание сложившегося бытия.

Да. Ее можно было полюбить и раньше. И сейчас, наверное, тоже можно, вместе с Даней. И для этого вот упрощения она каждый раз себя долепливала, давала Диме облегченную, уже просеянную от проблем, разряженную версию. Иногда что-то объективное, фактическое выскакивало, но мыслей останавливать, очищать, обеззараживать абсолютно все – не было.

зачем тогда нужны эти отношения, в которых сам мужчина усиленно сближался, сближался и наконец сблизился?

Но, может, она была неправа. Может, была неправа, уже когда Дима узнал о Даниле, а она спросила его: «Ты хочешь уйти?» А он уйти, наверное, хотел уйти он имел право но после этих слов сделать этого, конечно, не мог.

«Мыслю через песок, – подумала Саша, – тону. Терплю, краснею, переживаю боль. А зачем, зачем?»

я не желудок, я песочные глаза, – прошептала она

и как же хочется скорее их закрыть

* * *

На улицу Саша выскочила резво, без шапки, и чуть было не застудила уши, когда ветер сорвал с головы капюшон. Сложные были две недели: все были заняты на работе, Дима приезжал лишь один раз, в субботу, она сдала два проекта. Немного радости сейчас бы не помешало.

– Даня опять заболел, – поделилась она, когда села в ниссан. – Сопливит, но капризничает, будто конец света. Не могу надолго. А ты боишься заболеть, не поднимешься?

– Я устал.

Он выглядел плохо: морщины снова выделялись в уголках глаз и на щеках, волосы сбились в одну сторону, скользко приоткрывая лоб. Дима с силой надавил на глаза, по наитию потянулся было к Саше, поцеловать, а потом дернулся назад, заметался, забыл, увел руки обратно к голове, к векам.

– Саша, я… так устал, не могу понять, как же я…

– Расскажи.

– Только обещай, что выслушаешь спокойно.

началось

– Это связано с последним кексом? – пыталась отшутиться – она приготовила вчера шоколадный десерт, но он сгорел, Саша показывала на фото, как он сгорел. Получилось неловко.

– Нет, я серьезно.

– Все, слушаю.