Одиночка

Мальчики постепенно удалялись. Они шли, поддерживая друг друга, включили тихонько колонку с музыкой, о которой старушки на всех лавочках страны не смогли бы подобрать ни одного небранного слова и лишь бы крестились а парень в желтой шапке крестился бы вместе с ними, тихо, а его брат – нет, его брат был бы на этом пути один

Верила она в Бога или нет?

кто знает

Для нее только для нее в этом человеке, в этом почти восемнадцатилетнем парне, в Сергии в Сером – и сыне, и брате, и друге, и будущем прекрасном отце – Бога было больше, чем во всех московских церквях. Вместе взятых.

выходило, что

Бог – это надежда

и вера, и неодиночество, а еще

Бог – это два брата, плечом к плечу идущих навстречу смерти, но лишь один вскоре дойдет, а второй задержится надолго а называется это жизнью

И вот в такого Бога, видимо, нужно верить.

верить, чтобы жить

девять

Когда умерла мама, в ушах стоял холодный мартовский ветер. Он не унимался целую неделю, а для Саши примерно всю жизнь.

Петрикор, ни с чем не сравнимый петрикор, запах земли после снежного дождя смешивался в ее ноздрях в ее голове с запахом большого несчастья.

Хоронить маму на кладбище было неправильно. Оскорбительно, противно, это унижало ее маму, ее саму. Саша была уверена. Мама не говорила, но Саша была уверена – мама не из таких людей, которые хотят, чтобы их тело лежало в гробу, около которого все ходят и ходят или трагически стоят рядом. Мама умела веселиться, любила создавать впечатление, быть яркой. Она хотела бы совсем другого.

молчи, веди себя тихо, прилично, не смей делать ничего неприличного, а что на похоронах делать можно, а что нельзя, кто об этом знает, как не тот, кто к восемнадцати побывал уже на трех

Но Саша ничего не решала. Все устроили родственники – мамина сестра и мамин бывший муж – ее папа, но не последняя мамина любовь. Его и не позвали.

Как же так, Гришу не позвали спрашивала она гораздо позже папа, как же так, ведь когда-то ты ее любил, маму так любил В этом виделся странный удел жизни и внезапной смерти: тот мужчина, кого мама, может, любила больше всех, не смог попасть на ее похороны.

потому что по документам они друг другу никто, да и родственники, родственники разве поймут, но, но

Папа решил. Решил папа.

Саша ковыряла унылый салат в унылом ресторане на двадцать ближайших человек без маминого любимого Пила белое вино. Поверх успокоительных. Красное вино. Горе смешивалось, но не взбалтывалось. Уже давно засыпали гроб, и положили цветы, и к ней подходили бормотать слова сочувствия, поддержки, крепко обнимали а что с того, ей что с того, отойдите, отойдите все, спасибо Она смотрела на красные глаза деятельной тети, которая занималась организацией похороны – дело такое, некогда сесть и погрустить и испытывала отвращение, смешанное с жалостью.

Никто, никто не понимал. Мама совершенно не хотела быть схороненной на кладбище.

Она узнала три дня назад, сразу, днем, в 14:37. Приехал заплаканный папа, приехала заплаканная тетя Люся. Каково было им открыть рот и сказать, а ей не заткнуть уши и услышать, принять каково, каково разве возможно.

Мамы тут больше не будет.

К вечеру внутри жгло так невыносимо, что Саша, не понимающая ничего, отупевшая от слабых, для такого потрясения, успокоительных, восемнадцатилетняя девочка, подумала, почему бы не выйти на улицу. Почему бы не сходить за покупками?

как будто ей когда-нибудь может захотеться поесть

Поседевший папа бесконечно с кем-то созванивался, решал, потом поехал в больницу в морг Его вещи так и остались посреди коридора, все через них перешагивали, но никто и не подумал убрать.

Как и ее. Мамина кружка с недопитым кофе еще пахла помадой диор.

Саша поставила ее в раковину. И как была, в вязаной теплой кофте и пижамных штанах, пошла в магазин за чем-нибудь. Придет – и все помоет, и все приберет как надо. А пока можно бродить по проходам, брать с полки продукты, смотреть на них, ставить назад. Какое-никакое действие.

Старушка, тщедушная, чистая, аккуратная, в драповом пальто и берете, еле держала в руках корзинку с товарами.

– Давайте я вам помогу? – предложила Саша. Раньше она стеснялась так подходить к людям, предлагать помощь, оплачивать мелкие покупки, добавлять бабушкам мелочь на хлеб. Было неудобно.

ей неудобно, а им нечего есть