Одиночка

«Папа, все ли у тебя хорошо?» – хотела она спросить. Но такой вопрос не подразумевал негативный ответ, этот вопрос как будто заранее программировал, просил, умолял – не делиться ничем плохим, не перекладывать ответственность, не разделять тяжесть, пусть даже нефизическую, нематериальную.

не говори ничего плохого, не говори, я не смогу выдержать еще больше проблем, я сломаюсь, я существую на тонкой нитке нервной системы, хожу по грани, каждый раз боюсь упасть

Достаточно она варилась в своих проблемах. Нужно смотреть на близких, просто задать вопрос, и человек – папа, ее родной папа – будет знать, что она беспокоится, что она с ним. И тогда она спросила:

«Тебя что-то беспокоит?»

«Саш, ничего, приеду расскажу», – ответил он, и в душе у нее заныло.

Конечно же, самое тяжелое он не расскажет. Будет страдать, преодолевать один. Пока не отойдет. Или пока папа не сломается.

конечно

* * *

Инна заболела вслед за Машенькой. Саша предложила помощь, но рыжая подруга отмахнулась. «Насмотрюсь сериалов, поголодаю, отлежусь, иногда полезно, а скоро и отпуск», – писала она.

С Димой они говорили ночами. Пойти на обычное, для всех свободных людей, свидание она пока не могла. И из этого получалось странное, неопознанное, давно в эту квартиру с женщиной и ее ребенком не заглядывающее. Почему-то Саше вдруг стало хватать пяти часов сна вместо жирных семи-восьми мальчик от своих лекарств спал не по возрасту хорошо Почему-то она стала каждое утро краситься и улыбаться своему отражению.

Они не могли встретиться, но подогревали обоюдный интерес. Это был тот момент, когда им хотелось обо всем друг другу рассказать, любое событие заметить и обсудить. Момент, когда их так тянуло друг к другу, что тоска почти физически выворачивала изнутри.

Саша держалась, ей было не впервой отказываться от своих желаний. Но Диме, Диме не терпелось ее увидеть. Он искал выход. И нашел.

– Я могу приехать к твоему дому, – как-то написал он, – выйдешь?

– На час. Освобожусь, как обычно, в десять.

Она разрывалась, но ничего плохого не было, чтобы на шестьдесят – всего шесть десятков – минут оставить спящего ребенка. Она же рядом, в одном наушнике поставит трансляцию купленной только что аудионяни. На телефоне установит часовой таймер. И нет никакой проблемы.

конечно, она больше не оставит его просто так, ни за что, а не просто? она опять за старое? ну нет же, нет!

Вечером Саша вышла из подъезда и оглянулась в поисках серебристого ниссана. Дима ждал у машины.

– У нас экспресс-свидание на заднем сиденье, – сказал он и открыл дверь, приглашая ее внутрь. – Я знаю, что ты предпочитаешь вино.

Сел с другой стороны, поставил посередине поднос, достал из пакета нарезку сыров, вино и сок – себе. Из сумки – бокалы. Саша смеялась и держала стеклянных за ножки, пока он разливал напитки.

– Как хорошо ты придумал. А еще эта музыка.

– Благодарю, – заулыбался он. – Хотел вместе, рядом с тобой послушать Кивануку. Ну, как ты?

Саше хотелось кинуться на него и зацеловать, с таким выражением он смотрел. Она отпила вино и медленно ответила:

– Хорошо. Я хорошо. А ты?

– Сейчас гораздо лучше, – сказал он, не отводя взгляд.

Когда он поцеловал, Саша ответила. Все было слишком легко. А может, так и должно было быть. Горящие глаза и желание. И Киванука: no more lies никакой лжи, больше никакой лжи в этот день.

а ребенок в надежном месте, можно забыть обо всем, забыть

на 3600 – три тысячи шестьсот – секунд

пока не напомнит таймер

* * *

Они много переписывались в течение дня. Но уже не созванивались. И в эти недели он несколько раз приезжал с горячей пиццей, с роллами, с вином и фруктовым холодным чаем, с грузинскими хинкали, от которых потом оставались лишь хвостики. Он вел себя как надо, очень внимательно, очень заинтересованно. Он медленно, но с желанием делал шаги к ней навстречу. Другой вопрос был в том, что они не могли набыться друг с другом, и на страсть, на соприкоснуться языками, оставалось лишь немного времени, иногда несколько минут.

Они говорили-говорили-говорили, немного ели и целовались-целовались-целовались.

как в шестнадцать

когда этого вполне хватало для счастья

но не в двадцать шесть, не в тридцать, когда все и так понятно, чего оба хотят, к чему все идет

Утром, днем и вечером она заботилась о своем мальчике, общалась с близкими, училась, с открывшимся аппетитом ела и пила, мыла посуду, а ближе к ночи переодевалась и вприпрыжку выходила к машине.

как как как кто?