Одиночка

– Папа тоже предложил сделать ремонт, – сказала Саша, когда почувствовала близость неловких пауз.

За тему ухватились, развили ее, и оба стали ходить по квартире, обсуждать планы. Саша шла за отцом и Димой, а потом заплакал Даня, она его успокаивала, смотрела на обсуждение со стороны. И вроде знакомство прошло хорошо, гладко, а Саша всматривалась в папино лицо и не могла разглядеть сдержанного раздражения, неприятия, отторжения, никаких негативных чувств. Папа вел себя как обычно, Дима вел себя чуть возбужденно, а она чувствовала себя странно. Они договаривались, сами того не понимая, друг с другом, не с ней, хозяйкой квартиры, не с ней, самостоятельной женщиной, не с ней, мамой годовалого мальчика. А между собой.

И Сашу это кольнуло, как будто нечто важное пытались отобрать, но она не могла понять что. Мнение ее спрашивали, что-то конкретное предлагали и ждали ее ответ, но что-то кололо. Промелькнуло

и уже не выдавить, не забыть

* * *

Раздражение можно было заправить внутрь, как рубашку в джинсы оставив немного навыпуск но тогда бы оно выросло еще сильнее. Оно делало свое дело, отвлекало от решения, хотя, конечно, Саша ни на секунду не переставала о том думать. И вроде все же понятно: надо выбрать план и следовать ему по пунктам, а потом посмотреть на результат, но если была возможность избежать операции, то надо было ей воспользоваться. И как раз можно подождать доктора.

Решение сформировалось в секунду, еще на стуле перед хирургом, как только он сказал про ожидание в полгода. Но Саша медлила, обсуждала, тянула, ведь что потом – поставит подпись, и все закрутится, не отмотаешь.

Папа был за скорейшую операцию, Инна видела хорошую возможность пока попробовать диету. И не то чтобы они сейчас могли повлиять на Сашино решение, ведь главное уже обозначили врачи. И выбор без выбора был за ней.

Но вариантов адекватных, кроме одного, не было никаких. И Саша просто расщепляла, изучала свою собственную душу, чтобы посмотреть, кто там сейчас, на дне этой души, находится, на что этот кто-то пойдет ради Дани.

да, давай-ка, проверь себя

Изменилась ли, очистилась ли. Вышла ли гнильца. И проверка была на самом мелком, бытовом, на таком, что и вслух обозначать как проблему неудобно.

спросила себя

Хочет ли она возиться с диетой, вымерять жиры и белки, почти не использовать углеводы, готовить, уговаривать это съесть ребенка – каждый раз уговаривать, всегда быть привязанной к режиму, дому и еде? Готова ли пожертвовать комфортом – пусть вот таким, ее, своим, установившимся, уже привычным?

если надо, привыкну и к такому, ко всему привыкну, если будет нужно

Но как же ей не хочется. Не хочется, да?

честно, не хочется, но делать буду

есть ради кого, есть для кого

Ну, тогда делай. Тогда давай.

«Врачи разные могут быть», – сказала невпечатлительная Яна, которой предстоял второй скрининг по беременности.

«Разные, – согласилась Саша и сказала то, что услышала когда-то от Инны. – И плохие, и очень плохие, и хорошие. Нужно выбирать по уровню профессионализма, по отзывам. И все равно есть риск. Тогда нужно выбрать среди лучших своего – и довериться. Иначе можно ничего и никогда не сделать».

«А ты кому доверишься?»

«Думаю».

«Пойдешь со мной завтра посмотреть на малыша?»

«Конечно, пойду, конечно».

Вечером Дима, не успев помыть руки после работы, начал:

– Когда по стенам начнем? Обои менять или красить, я еще не решил. Ну, обязательно плинтус поменять, новый сделаем, хватит уже с него. Смотри, пожелтел как. И жирный весь там, а это что? Плесень?

– Что? Не видела я плесени.

– Ладно. Я тут прикинул по объему, не-е, ты смотри, тут вообще отошло, красить не вариант.

– Это все очень здорово, – вскипела Саша. Раздражение из-за пояса выпало, выглянуло, осмотрелось и обратно уже не затолкаешь. – Но не первый раз ты говоришь о том, что у меня все плохо, что тебе некомфортно.

– Ты что придумываешь? Я предложил с ремонтом помочь, – удивился и тоже рассердился Дима. – Хотел как лучше. Сама тему подняла. Я виноват, что тут обои отошли? Я же нормально сказал.

– Но значит, тебе у меня плохо. И неприятно. Ну конечно, не то, что у тебя. Где уж нам до…

Она зарывалась, разрывалась, но ничего не могла с собой поделать.

– Да ну тебя, – вспылил Дима. – Я вообще-то с работы, хочу отдыхать, а не ругаться.

– Ма-ма-ма, – лепетал Даня.

– Это значит, мне теперь слово нельзя сказать, если ты уставший? Я тоже была занята целый день. Тоже работала.

– Я как лучше хотел, помочь. Вот нарвался.

– Не, не, не, не надо. Ты заботился о себе…

– Ну?

– …чтобы не приходить сюда и не смотреть на мои жирные, не подходящие тебе плинтусы!

– Да что, блин, такое с тобой сегодня? – крикнул Дима. Он неприятно покраснел, но все равно был черт возьми привлекателен. Телефон замигал звонком, но она, понятное дело, не взяла. Пылала внутри.

– Ма-ма-ма.