Одиночка

Устроились. Молчали. И так было хорошо молчать, так хорошо было Саше думать о том, как же вздохнуть свободно как же, как что она боялась, что Инна что-то скажет и разрушит неплотную мысль.

– Знаешь, Саш, я не говорила, но сейчас постоянно думаю о взрослении.

– В смысле? Ты молода и хороша, переставай о таком вообще, – отмахнулась Саша.

– Нет. Я все думаю о том, как Маша, моя Машутка, станет женщиной.

вздрогни

– У нее уже волосы на лобке растут, представляешь? Скоро и месячные могут начаться. Я помогаю ей мыться и все признаки скорой половозрелости вижу, и каждый раз мне и страшно, и я хочу отвернуться, но отвернуться не от Машеньки, а от этого постоянного напоминания о новых проблемах, о новой боли. Мне иногда не хочется, чтобы она взрослела.

К такому разговору никто Сашу не готовил. Но Инне нужно было говорить, а ей – подругу слушать. И она сидела не шелохнувшись. Так правильно.

– И психологи, может, и сказали про отторжение собственного тела, собственной сексуальности, но нет, я знаю, что нет. Правда, про это я со своим психологом еще не говорила. Пора.

– А что, ты думаешь, это может быть?

– Мне больно думать, что ее обидят. Но, конечно, ее обидят. Захотят обидеть, воспользоваться, задавить, прикрываясь ее недостатками. А она хоть и будет наученная, сильная, может опустить броню и… Больно представлять, что однажды она захочет секса и сможет его получить, да, тоже не без выбора и моральной боли, но сможет. И этот секс будет и радостью, и постоянным напоминанием о ее неполноценности.

и ритмичной песней об отсутствии, вечном отсутствии, несовершенстве физического

В груди заныло еще сильнее, и боль стала пронзительной, невыносимой, но удивительно Саша уже не хотела унимать ее ведь уйдет боль, и станет еще страшнее, потому что придет пустота

Зажмурилась, застыла, резко протолкнула ее дальше через себя. Привыкала с этой болью жить. Спросила очень осторожно, еле слышно:

– Как ты думаешь, она вообще захочет? Сможет?

Потом сразу же подумала, что сможет или не сможет скорее удел мальчиков. И быстро откинула эту мысль, Дане всего год, не о чем еще думать, незачем.

Инна вскинула наверх голову.

– Не знаю. Надеюсь. Верю. Мне кажется, у девочек легче, но это я как мама девочки сейчас рассуждаю. А мальчики с инвалидностью… они же не евнухи, такие же подростки, так же начинаются поллюции, а на гормональной перестройке возникает и желание. Это все вокруг могут считать, что если он неполноценный, некрасивый, не такой, то все телесное, связанное у него с сексом – мерзость.

– Это просто люди хотят жить в мире, где сексом занимаются только идеальные, а другие недостойны.

– Не знаю. Про мерзость не я придумала, боже упаси. Это мамы. Разные мамы мальчиков. Многое рассказывали. И что по рукам били, чтобы не трогал себя при других людях, или пугали болезнями от мастурбации. Но и хорошие были. Запомнилась фраза женщины, что-то типа: пусть он получает от тела не только боль, а еще и удовольствие; когда человек заперт в своем теле, он страдает, не нужно доставлять еще больших страданий. И это, знаешь, говорила не профессор психологии, а простая, очень добрая кассирша парка аттракционов.

– И мамы детей били?

– Да, внушали, что трогать себя – это плохо. Что грех. А для большинства людей с инвалидностью самоудовлетворение будет единственным выходом, единственным сексуальным контактом. Нельзя лишать и этого. Нормальные родители учат. Как вести себя в обществе, когда можно мастурбировать, а когда нет, как все происходит, когда вы вдвоем, как вести себя с девочками или с мальчиками, как предохраняться. А тут знаешь, как происходит?

– Как?

Саша уже привыкла к боли настолько, что смогла сделать несколько глотков подряд. Инна подлила ей вино и сдавленно продолжила:

– Тут сбиты настройки. Обычно ты ребенка учишь, но потом, когда он вырастает, ограждаешься. Не трогаешь его, не убираешь всякое, не краснеешь от неловкости. Ты как-то этого предпочитаешь не замечать. Когда ребенок взрослеет, секс становится его личной жизнью.

Она поперхнулась, закашлялась, но с нажимом, словно опасаясь, что их прервут, продолжила.

– А тут ты будто лезешь в это личное, топчешься, наводишь свой порядок, и от этого всем плохо и тяжело. Тут слишком близкий контакт там, где его быть не должно.

а что поделать, что?

– Честно, не знаю, что и сказать. Я верю, что у вашей семьи все будет хорошо. Маша очень красивая.

– Да. Но нельзя закрывать глаза на ее ограничения. Наоборот, то, что она научилась с этими ограничениями жить, и делает ее устойчивее, сильнее. Я так ее учу. Так говорит психолог.

– Думаешь, она когда-нибудь сможет жить сама, одна?

– Готовим ее к этому. Самый наш с Женей большой страх и самое большое желание. Если бы у Маши были ментальные проблемы, интеллектуальные, то мы бы примирялись с тем, что она всегда, всегда будет зависеть от нас, всегда будет с нами, как ребенок.