Одиночный полёт

— Вы просто боитесь бежать, — угрюмо сказал однажды Тесленко. — Там ведь снова придется воевать, возможно, погибнуть… Грабарь пожал плечами.

— Любой разумный принцип можно довести до абсурда. Я не хочу умирать, но ради дела готов на это. Погибнуть же по-глупому я считаю преступлением. Мы в плену? Да, это скверно. Но это вовсе не означает, что единственный оставшийся у нас выход — умереть. Мы обязаны найти возможность бороться!

Чаще всего его советы не достигали цели. В лагере под Минском, куда их привезли на второй день плена, Тесленко, не сказав Грабарю ни слова, попытался бежать в одиночку. Но он не успел добраться даже до колючей проволоки. Его поймали и зверски избили. Хорошо еще, что не пристрелили на месте и капитану удалось унести его, полуживого, в барак…

Только через неделю Тесленко смог встать на ноги. Грабарь каждый день отдавал ему половину своей порции брюквенной баланды, терпеливо ухаживал, перевязывал.

И тут как раз представилась возможность бежать. Грабаря и Тесленко с группой других пленных направили на разгрузку бревен. Случилось так, что охранявший их эсэсовец оказался у самого борта машины.

— Давай! — выдохнул Грабарь, указывая сержанту на бревно и пытаясь столкнуть ого вниз, на голову охраннику.

Тесленко ухватился за конец, чтобы помочь капитану, но бревно было толстенное, а сержант еще слишком слаб. Эсэсовец прикурил и отошел от машины…

В Германию их везли в наглухо заколоченных вагонах. За все пять суток пути пленных ни разу не выпустили даже для того, чтобы оправиться. Их ни разу не накормили. Ни разу не напоили. Это были полные ужаса дни. Люди умирали, сходили с ума.

Грабарь не отпускал от себя сержанта ни на шаг. Он не знал, куда их везут и долго ли придется ехать. Но он понял, что если ничего не предпринять, то большинство пленных погибнет.

В вагоне ехало сто десять человек. На второй день Грабарь выбрал из них людей понадежнее и назначил командирами десяток. Они заставили пленных вычистить вагон, привести себя в порядок.

На третьи сутки пошел дождь. Пленные ринулись к форточкам, пытаясь поймать потрескавшимися губами хоть каплю влаги. Грабарь собрал возле себя командиров десяток, и общими силами им удалось оттеснить от одной из форточек клубок тел. Затем, высовывая наружу тряпье, они набрали около трех литров воды и распределили между наиболее слабыми.

В то время как в других вагонах за дорогу погибло до половины пленных, в четвертом, в котором ехали Грабарь с Тесленко, умерло тринадцать человек.

Грабарю было очень трудно, потому что ребра у него только-только начали срастаться. Он старался не делать, насколько это было возможно, лишних движений, чтобы не беспокоить их. Он бережно растирал больную ногу, Он хотел выдержать.

Но сейчас, на аэродроме, он и сам вдруг с тоской спросил себя: стоило ли все это выдерживать, чтобы в конце концов оказаться мишенью? Не лучше ли было погибнуть сразу, чем дождаться такого?

Он посмотрел на безвольно поникшего сержанта, на догорающий за аэродромом самолет, на уходящую в барак группу пленных, которые тоже следили за воздушной схваткой.

"Вздор! — оборвал он себя. — Вздор! Мальчишество! Борьба не кончена". Он повернулся к сержанту.

— Ну… пойдем на новые квартиры. Как ни скверно было у него в этот момент на душе, он пересилил себя и улыбнулся.

— Жизнь продолжается. Держись, сержант.

Югослав провел их в полутемный барак и унизал на нары:

— Плац.

Потом махнул рукой в сторону лежавших в углу пленных:

— Совьет! Русски!

Грабарь поблагодарил его, и югослав отошел. Капитан поздоровался с летчиками. Их было трое.

— Закурить не найдется? — спросил он. Двое из них поднялись. Тот, что был постарше, с сильно изможденным морщинистым лицом, протянул полсигаретки и спросил глухим голосом:

— Сегодня пригнали?

— Да.

— Плохи дела, ребята.

— Видим, — сказал Грабарь. Он присел на нары. Тесленко опустился рядом.

— Будем знакомы — Кастусь Грабарь.

— Земцов. Василий Земцов, — глухо проговорил его собеседник. — Это Сергей Мироненко, — кивнул он на сидящего рядом товарища, выглядевшего помоложе. — А тот — Николай Соломеин.

Мироненко иронически склонил голову, Соломеин шевельнулся на парах, но не повернулся.

— Давно здесь? — спросил Грабарь.

— Недели две.

— А в плену?

Земцов сидел на нарах, низко опустив плечи, и глядел в пол. Казалось, он не слышал вопроса. Потом поднес сигарету к губам, затянулся и поглядел на капитана.

— Старожилы, — болезненно скривил он губы. — Я — с конца сорок второго…

— Как это произошло? — спросил Грабарь.

— Как обычно, — Земцов поднял глаза на Грабаря, грустно усмехнулся. — Я не такой уж плохой летчик. Да и ребята у меня были один к одному. Но что сделаешь на "ишачке" против "мессершмитта"? Это же утюг. Да и было нас шестеро, а немцев два десятка…

— Семнадцать, майор, — уточнил Соломеин, не поворачиваясь. — И если бы вы послушались моего совета…

— Помолчи, лейтенант, — оборвал его Земцов. Потом пояснил Грабарю угрюмо: — Он из моей эскадрильи.

Перед вылетом предлагал разделиться на две группы и в зону барражирования подойти на разных эшелонах. Возможно, — он и прав…