Одинокая орешина

«Не нужно издеваться над моим предметом, который я люблю не меньше, чем вы своего Терьяна. Микробы., говорите? Все дело в количестве. Без микробов нет живой воды, но не слишком ли их много развелось, не опасна ли стала вода?»

«Мы опираемся только на свой собственный опыт, а опыт молодых для нас почему-то не существует…»

«Пляска на вашем столе — это тоже опыт?..»

«Двое могут смотреть в одном направлении и видеть разное. Эта пляска, может быть, лакмусовая бумажка. Сколько всего выяснилось и сколько еще выяснится, если…»

«Если мы попытаемся их понять. Так ведь?»

«Да. Зачастую мы ведем себя с ними так, словно решаем задачу, заглянув предварительно в ответ. А ведь, как говорит Даниелян, каждый из них уравнение с десятью неизвестными. Если мы сумеем определить хотя бы одно из этих неизвестных — разве это не чудо?..»

«Даниелян не ваш союзник».

«А я и не ищу союзников. Каждый учитель сражается в одиночку».

«Порой с ветряными мельницами?»

«Меня уже однажды сравнивали с Дон-Кихотом. Если бы это было сделано с пониманием сути, я бы умер от гордости. Но надо мной просто смеялись».

«Извините, я не хотела смеяться над вами. Я люблю Дон-Кихота, но еще больше… сочувствую ему».

«Доброта беззащитна, у доброты не должно быть кулаков. А вообще смешно со стороны смотреть на доброту, если сам ты не добр».

Откуда возник этот человек? И чего он может добиться своим странным молчанием, беззащитной добротой, неожиданными взрывами?

«Извините, — сказал он, прощаясь, — я только с вами так горячусь. У меня самого нет готового ответа ни на один вопрос».

Уличная сутолока не отвлекла, не остудила Сону Микаелян. Может быть, встретиться с Мари — ведь учитель должен знать истину… Вчера Мамян прочел кое-какие строки из нового сочинения десятиклассников. Он позволил им написать его на отдельных листках, не подписывая своей фамилии. Удивительные это были строки — искренние, неглупые, иногда язвительные.

«Нас обвиняют в том, что мы трусы. Да, наша школа дважды горела и оба раза ночью. А если бы она загорелась днем, вы бы увидели, как мы гасим пожар».

«В семье не без урода. Урод в нашей семье — я. Попробуйте угадать, кто я. А вот за мое следующее сочинение вы мне поставите «отлично» — я правильно разберу «Ацаван».

«За что вы поставите мне опенку, учитель, — за мои грамматические ошибки или за мою искренность? Вы, правда, сказали, что оценок выставлять не будете, потому что искренность нельзя оценить по пятибалльной системе. Тогда ответьте мне просто — отчего это: я хочу грустить и не могу. Да, да, хочу грустить, бродить один по улицам, плакать. Но стоит появиться одной лишь тучке на моем лице, мама тут же вызывает врача, папа сводит меня с ума своими расспросами, а брат издевается, мол, ты случайно не влюбился?.. А я просто хочу оторваться от повседневности — думать, грустить. Вы не смеетесь над этими строчками?..»

«Финский письменный стол отца, за которым он даже письма ни одного не написал, удостаивается большей заботы и внимания, чем я…»

«Кем бы я хотел быть? Министром! Вот именно. Или же первым секретарем райкома. Первым, понимаете?»

«Мне везло — у меня всегда все было. И сейчас, знаю, я еще не окончил школу, место в университете меня уже ждет. Но мне все это опротивело. Пусть мне не повезет, пусть я провалюсь на экзаменах. Да, в эту минуту я искренне этого хочу. Но, может быть, минута пройдет, и я вновь смирюсь со своим «везением».

«Мы, видимо, в самом деле их не знаем, — подумала учительница. — Ни их истинных достоинств, ни их истинных недостатков. «Микробов» — как сказал бы Мамян. Мы удалились от них — нам кажется несложным делом познать душу ребенка, подростка по их поступку, проступку, вопросу. Нет, нет», — возразила себе Сона Микаелян. С кем она спорила? С собой? Попыталась приостановить поток мыслей, потому что вдруг поймала себя на том, что думает словами Мамяна. Спорит с ним, но… его же словами. И второй ряд слов, пробудившихся в ее сознании, тоже оказался эхом мамяновских речей: «Мы совершаем ошибки, результат которых может быть поначалу незаметен. Грамматические и арифметические ошибки легко разглядеть и исправить красными чернилами. А как быть с теми ошибками? Где поставить точку, а где вопросительный знак?»

В какой-то рассеянности, машинально Сона Микаелян зашла в парикмахерскую. Давно не заглядывала. Но почему именно сегодня?..

— Вчера я была в парке, — сказала Сона Микаелян. — Недалеко от меня сидела пара. Между ними стоял магнитофон. Английская, кажется, звучала песня. Пара время от времени целовалась. Я наблюдала за ними примерно полчаса. За это время они не сказали друг другу ни слова — за них говорил магнитофон. И целовались они как-то лениво…

Мамян рассмеялся:

— Магнитофонная любовь? Вы, видимо, хотите сказать, что изменился химический состав человека? Не знаю. Мне, например, кажется, что такие ленивые души были во все времена. И в семнадцатом веке не все были Ромео и Джульетты…