Одинокая орешина

— Я… я, по-видимому, буду в числе, как вы выразились, «остальных». К тому же у меня в самом деле встреча. С Арменом, если вас интересует…

— Что, драку не закончили? — Голос Вануни задрожал, но он удержался от следующей фразы: «Будь проклят учительский хлеб», — произнес ее про себя и почувствовал неудержимое желание закурить.

— Другая будет драка, товарищ Вануни, — Ваан как-то грустно взглянул на зал. — И наверно, я опять буду побежден. — «Опять» прозвучало горько, а имя Армена сорвалось с его уст случайно — захотелось произнести самое неприятное для Вануни имя, и тут же возникла мысль, что надо бы в самом деле повидать Армена. О «другой» драке было известно одному Ваану, и никому больше. — Я просто так сказал о драке, товарищ Вануни. Но идти мне правда надо. Можно?

— Иди, — по-отечески мягко сказал Вануни.

Зал пошумел, посмеялся, пошептался и успокоился. Но все уже было нарушено — представление вышло за намеченные рамки. Вануни скомкал конец речи и передал слово учащимся, которые заверили всех, что они всю свою жизнь будут свято хранить честь школы имени Мовсеса Хоренаци.

— Я пойду па юридический, — сказал Ашот Канканян.

— Ну, конечно, — куда же еще идти Ашоту Правдивому? Взяток ты брать не будешь, это уж точно.

— Будет, — мрачно сказал Смбат Туманян. — Преступников на свободу выпустит, а невиновных посадит.

— Ну ты полегче… — Ашот почему-то побледнел. — Ври, да знай меру…

— А я тебе дам дельный совет, — вдруг сказал Смбат. — И ты знай меру, когда будешь взятки брать. Бери умеренно, чтоб подольше на должности удержаться.

— Хватит, ребята, — старшая пионервожатая Асмик Симонян попыталась усмирить нахохлившихся десятиклассников. — Такой прекрасный день, а вы тут… Как вам не стыдно…

— А я никуда поступать не собираюсь, — спокойно сказал Тигран Манукян. — Устал.

— Значит, ты в числе «а остальные»?

— Устал.

— Если б после школы сразу на пенсию!

Посмеялись, затихли.

«А остальные»… Саак Вануни произнес эти слова походя, невзначай, не вдумываясь в их тайную суть. А ведь и невооруженным глазом заметен заключенный в них сладковатый яд, особенно опасный для еще не вполне зрелых душ. Значит, святые слова, десять лет витавшие в школьном воздухе, — всего лишь разноцветные воздушные шары, все эти разговоры о разных прекрасных жизненных дорогах — всего лишь побасенки, темы восторженных сочинений. Выходит, есть всего лишь один путь, чтобы сберечь честь школы, всего лишь один… если, конечно, прав Саак Вануни. Физик, генерал, писатель, архитектор — все это, конечно, великолепно. Но есть еще садовод, каменотес, пекарь, портной, почтальон… Разве не на них зиждется мир?.. Вануни на собрании выпускников прошлого года долго и от души представлял бывшего питомца школы, который стал начальником жилищного отдела райсовета и теперь торжественно восседал за столом президиума. А в то же время каменотес Санасар Сарьян, питомец той же школы, подпирал плечом стену где-то сзади. Нет-нет, и начальник жилищного отдела был совсем не плохим человеком, но… маленькая деталь: ведь он распределяет квартиры, построенные Санасаром Сарьяном! Конечно, могло бы так быть, чтобы Санасар Сарьян сидел в президиуме, но вот чтобы начальник жилищного отдела райсовета подпирал стену — такого быть не могло. Потому что есть у него для Саака Вануни имя, отчество, фамилия и номер телефона. А вот остальные — садовод, каменотес, пекарь, почтальон — этого не имеют…

— Я, наверно, в сельскохозяйственный пойду.

— Родился на асфальте и вдруг сельскохозяйственный?..

— А что? И тут дело найдется. Только нужно устроиться получше.

— А я в крайнем случае в физкультурный подамся.

— Ага — ты стометровку здорово пробегаешь.

— А я попытаюсь на экономический.

— А я в медицинский…

— А я на исторический. Потом кем угодно можно быть.

— Только не историком.

С шутками, шумом, остротами ребята выходят из дверей школы, и ни одному из них не приходит в голову расщепить ядро слов Саака Вануни «а остальные», потому что никто из них не представляет себя в безымянных рядах «остальных».

После невеселого торжества к Вануни подошел Мамян:

— Не подписывайте приказа об исключении Армена. Я настаиваю на этом. Повремените еще два дня.

— Я уже подписал.

— Ничего, — впервые допустил Мамян колкость, — не на мраморе же высечен приказ.

Вануни смотрел на стоявшего перед ним учителя ядовитым взглядом. Забыл ему предложить сесть, а тот, пока не предложишь, не сядет. Ну ничего, так даже лучше, пусть постоит. Кажется смирным, мягким человеком, а вот поди ж ты — «не на мраморе приказ».

— Лучше-ка займитесь классом. Хорошо, если каждый будет делать свое дело. Вы мне подотчетны, я — министру. Ведь и меня наверху по голове не гладят.

— Можно объяснить и министру.

— Во-первых, нужно еще к министру попасть, а во-вторых, нужно, чтобы он тебя выслушал.

— Если позволите, я сам попытаюсь увидеть его и поговорить.

Вануни искренне рассмеялся.