Одинокая орешина

Вот и вся «школа» Соны — с третьего по пятый класс.

Все занимаются в одной комнате, это и класс, и учительская, и кабинет директора. Остальная же часть школы медленно рушится. До войны школа была десятилеткой, в войну стала семилеткой, а потом опять десятилеткой. Десять лет назад она вновь уменьшилась до семи классов, а теперь…

Сона сидит у окна, а «школа» трудится. Третьеклассники решают задачку по арифметике, четвертый класс пишет изложение, пятый — сочинение на тему: «Радости этой весны». Вечером, дома, при свете, исходящем из-под мотылькового кладбища, Сона будет читать сочинение Аревик, и ей захочется плакать. «Эта весна для меня потому радостна, что я повидала отца. Я не видела его целых два года. И маму не видела. Семь месяцев назад она уехала искать папу и тоже пропала. Так в сказках бывает: средний брат отправляется за старшим и попадает в заколдованное царство… Мама с папой приехали на свадьбу Врама вместе. Значит, нашли друг друга. Мама меня целовала и плакала. «Заберу тебя скоро, — говорит. — А то бабушка еще помрет, не дай бог. Вот квартиру в Ереване получим, и заберу». А папа говорит: «Да кто нам квартиру собирается давать? Сюда вернемся, я шофер, не пропаду. В крайнем случае к геологам подамся — они в этих местах что-то ищут. А дом у меня приличный — хорошо ли, худо ли, жить можно. Как-никак, я тут родился». Не знаю, что будет с нашей семьей. А бабушка мне приданое готовит. Бедная бабушка…»

— Вануш, не мешай сестре, — мягко укоряет мальчишку учительница, заметив, как он дернул Ануш за косу.

Брат в четвертом классе, сестра в пятом, сидят в разных рядах.

— Я решил, — поднял руку Вараздат. — А Каро списать хочет. Можно?

Вараздат из третьего «А». Они с Каро двойняшки, оба в третьем классе.

— Я в третьем «А», а Вараздат в «Б», — говорит Кародат.

— Сам ты в «Б», потому что безголовый! — возмущается Вараздат.

— Очень надо! — морщит лоб брат. — Да если я захочу, лучше тебя решу. Просто я о другом думал.

— Аревик, звони, — говорит Сона Камсарян. — Большая перемена.

Аревик достает из парты старый медный звонок и изо всех сил трясет его. В школе поднимается гвалт.

После большой перемены уроки будет вести отец — сначала географию, потом историю. Остаются все ребятишки, хотя третьеклассники этих предметов не проходят.

— Ничего, — говорит Камсарян, — историю знать и вам не повредит.

В сентябре, по-видимому, школа закроется. Останутся только ребятишки Размика Саакяна — Мануш, Вануш и Ануш. А учительница?..

Запыхавшись, вбегает Аревик:

— Вас спрашивают. Какой-то бородач. По-русски хуже моего говорит.

Сона быстро вышла во двор — кто бы это мог быть?

Незнакомец разговаривал с Камсаряном, который, по всему видно, только что пришел сюда.

— Знакомься, Сона, — сказал отец. — Вольфганг Маер, из Берлина, учится в Ереване. — Потом обратился к молодому человеку: — Сона Камсарян. Ну, мне пора, а вы беседуйте.

— Звонок еще пе прозвенел.

— Я уже второй раз ваше село, — с трудом подбирая русские слова, заговорил Вольфганг Маер, — а про школа не знал. Великолепно.

— Звонок, кажется, запаздывает, — сказал Камсарян.

— Великолепно, — повторил Маер. — Я мог бы писать про эта школа…

Сона засмеялась:

— Какая там школа! Просто мы с отцом…

— Они не будут забывать, фройлейн Сона, никогда не будут забывать. Я говорил с одна девочка.

— Это Аревик.

— Она имеет удивительный глаза. Печальный. Как у большой.

— Армяне рождаются такими. Это кто-то из наших великих сказал. Армяне не бывают молодыми… Так что Аревик получила свои глаза от дедов-прадедов. Мы еще не полностью истратили это грустное наследство. К сожалению, мы миллионеры по печали.

— Вы были Берлин?

— Да, три года назад. Жаль, нас в Ваймар не свозили.

— Ваймар — это великолепно. Говорите, фройлейн Сона…

Вдали, на высокой скале, отчетливо вырисовывалась Одинокая часовня.

31

Все оставшиеся в селе мужчины собрались возле кузницы. Даже Ерем Снгрян явился, а он редко показывался на людях.

— Председатель, мы с севом не запаздываем? — спросил Оган.

Восканян посмотрел на него мрачно.

— Сирак умер, — сказал Врам.

— Какой Сирак? — поднял голову Восканян.

— Агаян? Первый беглец? — спросил Камсарян. — Когда? Кто сказал?

— Сирак был старше меня. — Оган в уме произвел кое-какие подсчеты.

— Нет, младше, — сухо оборвал его старик Ерем. — Года на три младше.

— Может, скажешь, и ты младше меня?

— Нет, я старше тебя. При Андранике ты был от горшка два вершка, а я уже сражался.

Уж этот полководец Андраник! Чем бы хвастались шестьдесят лет армянские старики, если бы его не было? Если кто-нибудь вздумает заняться переписью их имен, число перевалит за пятьдесят тысяч. И каждый из этих пятидесяти тысяч расскажет о полководце свое, да еще такое, что с ним, рассказчиком, лично связано. («Однажды полководец говорит: «Слетай…», «Мы с Андраником Эрзерум осаждали…», «Генерал как-то ночью в Ван направился. И говорит: «Если враг нападет, сам знаешь, что делать, не мне тебя уму учить».) И каждый из них, если им верить, получил от полководца какой-либо подарок: коня, меч, сладкое или едкое словечко, улыбку или оплеуху.