Одинокая орешина

Врам тоже вышел из машины, присел на камень, лежавший у обочины дороги, закурил. «Кто ее опекать будет? — подумал он о сестре. — Отец на ладан дышит…» — «Ты! — послышался ответ. — Кто же еще?» — «Да она меня слушаться не станет. С ума спячу, пока ее замуж выдам…» — «Кури, Врам, утешение в горечи сигаретного дыма».

— Поехали, ребята! — крикнул он.

Варужан прислонился к хачкару, раскинув руки. Лусик захохотала.

— Ты похож на распятого Христа, но чуть помоложе.

— Я непременно возвращусь в село, — сказал Варужан с серьезной задумчивостью, не меняя позы.

— И я, — вырвалось у Лусик. — Если… Если ты, принц, на мне женишься.

Парень будто не слыхал последних слов:

— Нет, ты не вернешься, Лусик.

Лусик приблизилась к хачкару:

— Знаешь, я в тот день прямо обалдела: как ты ружья не испугался?

До Варужана, казалось, только теперь дошли сказанные несколькими минутами раньше слова Лусик.

— А ты полюбила бы меня, если б меня в тот день убили? Или больше бы любила, если б я за тебя… умер?

Лусик закрыла ладонью Варужану рот:

— Сумасшедший принц…

— Быстрее же! Я спешу! — раздался голос Врама.

Они притворились, что не слышат. Вдруг загрустили, глядя друг на друга долгим безмолвным взглядом. Потом Лусик встала у хачкара и сказала:

— Я хачкар, защищай меня.

Юноша не понял, что ему следует делать. Лусик притянула его к себе:

— Прислонись ко мне спиной, как в тот день к хачкару…

Варужан подчинился. Его опалило огнем, и огонь этот был блаженным. Тело вдруг сделалось ватным, беспомощным — показалось, кости расплавились, растеклись, и осталось одно огромное беспокойное сердце, которое билось в каждой его жилке. А девушка стояла напряженная, подтянутая и была самым замечательным хачкаром на свете.

— Ты меня лучше бы защитил, — прошептала Лусик, — потому что роста у тебя хватает всю меня закрыть, а хачкар гляди какой высокий.

Дрожь обожгла его, но он все-таки сумел подобрать слова:

— Значит, пуля в меня бы попала, если бы… если бы я тебя защищал.

Лусик вдруг очень захотелось, чтобы Варужан повернулся к ней лицом и их волосы коснулись друг друга, а сердца забились бы друг другу навстречу, но паренек не повернулся.

— Лусик! Варужан!.. — опять раздался голос Врама, теперь уже злой. — Хватит вам женихаться!

И в эту, и в последующие ночи в лихорадочных снах Варужана слились воедино хачкар и Лусик: то хачкар оказывался в ее бледно-розовом платье, то на теле Лусик появлялся каменный орнамент, а охотничья двустволка все стреляла, стреляла, но пули летели куда-то мимо…

33

Там, где пролегала граница села, дорога была завалена камнями. Вчера еще не было этой груды камней. Нет, не потоком их нанесло сюда — поток не мог нагромоздить их друг на друга и выстроить по линеечке.

Издали послышались надрывные автомобильные гудки. В село въезжала похоронная процессия, положено сигналить, таков обычай. Процессия двигалась медленно, машины — если смотреть на них сверху, с неба — могли показаться черепахами. Впереди ехал открытый «виллис», вез гроб с покойным и большой портрет — карточку успели увеличить за одну ночь — в обрамлении свежих гвоздик. За «виллисом» двигалось три «Волги» и несколько грузовиков. «Волги» шли как-то особенно осторожно: эта дорога не для них — для телеги и конного.

А перед каменной баррикадой застыли Саак Камсарян, Оган Симавонян, Размик Саакян и старик Ерем. Сбоку от дороги сидела на камне бабушка;Маран. Еще дальше стояла школа Соны Камсарян. Никто не двигался, и люди тоже походили на каменные изваяния.

Процессия приблизилась, водители выключили моторы.

Из «виллиса» вышли несколько небритых мужчин.

— В чем дело? — спросил один. — Что-нибудь случилось?

— Камни, — сказал Оган. — Сами, что ли, не видите?

— Ну вот, работу нам подкинули. Откуда они тут взялись? Вчера вроде не было.

— Да, верно, — сказал Камсарян, — вчера не было.

Подошел сын покойного — Овсеп. Откуда-то появился лейтенант Антонян. Камсарян молча пожал Овсепу руку.

— Что тут? — удивился Овсеп.

Вопрос был лишним, и никто Овсепу не ответил.

— Кто бы мог это сделать, учитель? — спросил Антонян.

Вопрос не был лишним, но ни люди, ни камни не ответили на него.

— Тут что-то кроется, — мрачно заметил Антонян. — Это не поток их нанес. Я чую недоброе.

— Конечно, выстроить камни по прямой потоку не под силу, — глубокомысленно покачал головой щупленький старичок, бывший преподаватель геометрии.

— Что теперь делать будем? — с трудом удерживаясь от крепкого ругательства, хмуро спросил Овсеп.

— Значит, в село отца привез, — сказал Камсарян.

Это не было вопросом, но прозвучало как вопрос.

— Он так хотел. А ты против, учитель? Я что, не туда привез?

— Мы, жители села, можем ведь вопрос задать?

— Вы? Кто это вы? Раз-два — и обчелся.

— Мы — это Ерем, Оган, Размик, Маран, я, моя дочь, шестеро ребят… Хватило у тебя на руках пальцев?

— Ну и что?

— А вы нас спросили? Неплохо было бы спросить.

— Да кто вы такие? — Овсеп перешел на крик. — Власти? Милиция? Что мы у вас, невесту просим? В долг берем?..

— Не надо горячиться, сынок, — вмешался старик Ерем. — Мы те, что остались от целого села.