Одинокая орешина

Выходит, что на протяжении многих столетий в селе непрерывно (слово «непрерывно» написано с заглавных букв) продолжалась жизнь. Что касается Лернасара, село сменило много названий: Саратак, Кара-глух, Ванкадзор. Два года село было под турками и называлось по-турецки Чичаклу, то бишь цветочная поляна. Потом снова восстановили старое — Саратак, и только после войны его почему-то переименовали в Лернасар. Непонятно, чем их не устраивало название Саратак? В Армении двенадцать Лернасаров. И вот в этом Саратаке — Караглухе — Ванкадзоре — Лернасаре есть удивительные памятники: развалины двух монастырей десятого — двенадцатого веков, часовня того же периода, асимметричные хачкары, выбитые в скале. («Подобные наскальные хачкары есть еще в Гегарде, другого места я не знаю»). Мельнице и кузнице примерно двести лет. Есть знаменитая чинара Вардана — ей не менее семисот лет. «Что послужило причиной опустения села: отсутствие дороги к долине и к городу или ошибки руководства? Видимо, и то, и другое, и еще сто причин. Но село даже в десять — двенадцать дворов можно было сделать специализированным хозяйством — скажем, ореховым. Знаете, почем орехи на рынке?..»

«Я — может быть, вам это не известно — по специальности агроном. Университет окончил позже, заочно. Так что хозяйство Лернасара знаю, как свой ревматизм. В свое время я предлагал, убеждал, спорил. Мне приводили один довод: нет дороги. Это, разумеется, причина, но ведь не причина же причин. Мне иногда кажется, что дорогу нарочно не построили, чтобы был повод ликвидировать село. Предложишь что-нибудь, а тебе в ответ: вот если бы была дорога… А пока суд да дело, село само собой начало разрушаться. Кому нужны были мои агрономические знания? Да никому. И я пошел в учителя, потому что их тоже становилось все меньше. Три года назад я ушел на пенсию…»

Учитель подсчитал: в селе растет тысяча двести двадцать ореховых деревьев. Из них триста — перед домами (частные), остальные никому не принадлежат (значит, принадлежат всем). Дальше следовали грустные строки: «Нам кажется, если ничьи, значит, общие. Но так ли это?.. «Частные» орешины живы-здоровы и приносят урожай. Даже те люди, что уехали из села более десяти лет назад, осенью приезжают урожай собирать. Орехи, надо сказать, отменные. Деревья даже оценены. Каждое — в тридцать рублей. Как мы дешево ценим природу… А «общие», то есть «ничьи», одичали, орехи с них осыпаются, гибнут… Ну разве нельзя было создать ореховое хозяйство: посадить новые деревья, за старыми ухаживать?

Раньше здесь были прекрасные резчики по камню. Об этом свидетельствуют памятники, наскальные хачкары. Почему прекратило свое существование это несравненное искусство?..

То и дело в село заглядывают любители природы и старины — у нас исключительная природа: речки, ручьи, водопады. Если бы построить хоть маленькую гостиницу, люди могли бы побыть тут подольше…

И опять вопрос упирается в дорогу. Неужели за двадцать лет нельзя было проложить десять километров асфальтированной дороги? Если бы в день по сантиметру асфальтировали, и то…

А почему бы не летать сюда вертолету? Хоть раз в неделю. Разве это такая уж фантастика?..»

«Я не противник города, не поймите меня превратно. В какой-то мере рост городов за счет сел — процесс естественный. Городу нужны люди, необходимы рабочие руки. Есть такие, которых я сам готов заставить переселиться в город — там они больше пригодятся. Но… не может ведь голова быть крупнее тела. Не может купол быть больше храма. Разве стены удержат такой купол? И сколько времени смогут они его удерживать?..

Мне жалко горы. И землю долин жалко. Разве много у нас земли?.. Я устал об этом кричать. Но вы тут человек новый, и я подумал: попытаюсь-ка еще…»

Арам Вардуни был поражен глубоким хозяйственным подходом учителя к делу. И этот человек уже столько лет пишет письма, обивает пороги. Но письма его передают нижестоящим, не читая, а потом они годами пылятся в ящиках. «Вот и я от одного такого письма отмахнулся».

В конце Саак Камсарян приводил список фамилий тех лернасарцев, что уехали из села, но готовы возвратиться. («Я привожу фамилии только тех людей, с кем лично говорил. Видимо, их гораздо больше»).

— Это обвинительный документ, — мрачно заключил Арам Вардуни. — И обвиняемые — мы.

Сое Сафарян не нашел подходящих слов ни для того, чтобы возразить, ни для того, чтобы согласиться.

На него произвели впечатление последние слова: «В Лернасаре и в других покинутых селах покоятся обломки нашей истории. Я имею в виду не только памятники. В этих местах тысячелетиями жил народ — обрабатывал землю, берег природу, сочинял песни, сказки, легенды. Такое-то слово только в нашем селе бытовало — потеряем, забудем. Такое-то лекарственное растение применяли и знали, как нужно применять, только у нас — забудем…